|
По-прежнему лишенная косметики, кожа выглядела совсем свежей; она весь день была в пути, а с лица, казалось, было смыто напряжение. Она улыбалась и медленно двигалась к нему. Улыбка ее была еще робкой и какой-то нерешительной. У него возникло ощущение почти кощунственного присутствия при рождении счастья. Подойдя к его креслу, она протянула ему обе руки, чтобы он поднялся, потому что было в этом мгновении нечто торжественное, что требовало, чтобы они оба стояли. Они не обнялись, не прижались друг к другу, встали щека к щеке и долго молчали. Вокруг них застыла трепетная тишина, которую она наконец нарушила, выдохнув еле слышно: - Ну, вот ты и пришел. Тогда ему стало стыдно, потому что он уже начал догадываться, как в действительности обстояло дело. - Я уже не верила, что ты придешь, Франсуа. И не осмеливалась желать этого. Мне случалось даже желать обратного. Ты помнишь - на вокзале, в нашем такси, когда шел дождь, то, что тогда сказала тебе, и что ты, я думаю, наверное, так и не понял? - ...Это был не отъезд... Это был приезд... Приезд для меня. - ...Ну а теперь... Он почувствовал, как она замерла без сил в его объятиях, да и сам он ощутил себя ослабевшим и неуклюжим перед чудом, происходящим с ними. Испугавшись ее неожиданной слабости, он хотел было подойти с ней к кровати, но она стала протестовать слабым голосом: - Нет... Там им было не место в такую ночь. Они оба расположились в глубоком большом потертом кресле, и каждый из них слышал биение пульса и ощущал близкое дыхание другого. - Ничего не говори, Франсуа. Завтра... Потому что завтра взойдет заря и у них еще будет время, чтобы войти в жизнь вместе и навсегда. Завтра они уже не будут больше одинокими, никогда больше не будут одинокими. И когда она вдруг вздрогнула, а он почти в то же время почувствовал, как к горлу подступила уже почти забытая тревога, они оба поняли, что одновременно, не сговариваясь, бросили последний взгляд на их прежнее одиночество. И оба задались вопросом: как они могли его переносить? - Завтра... - повторила она. Не будет больше комнаты на Манхаттане. Она им теперь не нужна. Они могут отныне отправиться куда угодно. Не будет нужды и в пластинке из маленького бара. Почему улыбнулась она с какой-то нежной насмешливостью, когда зажглась висящая на проводе лампочка у маленького портного напротив? Вместо вопроса он молча пожал ей руку, поскольку и в словах они также больше не нуждались. Поглаживая его по лицу, она говорила: - Ты думал, что обогнал меня, не так ли? Ты считал, что ушел далеко вперед, а на самом деле, бедняжка ты мой, оставался позади. Завтра придет новый день, и этот день уже занимался, слышны были первые отдельные шумы пробуждающегося города. К чему им куда-то спешить? Этот день принадлежит им, как и все последующие, и город - этот или какой-либо другой - не сможет больше внушать им страх. Через несколько часов эта комната не будет больше существовать для них. Через несколько часов в ней будут укладывать чемоданы, а кресло, в которое они забились, снова примет свой обычный невзрачный вид предмета небогатой меблировки. Они могли теперь оглянуться назад. Даже след головы Джун на подушке не был чем-то ужасным. |
