Лица мне не видно, но спина ее выражает дикую решимость. Она громко говорит что-то, и те трое перестают обращать на меня внимание. Вот и отлично. Лицо Деларжа снова перекашивается. Неудачный вечер. Линнель разражается таким хохотом, что все разговоры вокруг них смолкают. Я снова подбираюсь поближе к буфету, чтобы вместе со всеми послушать, в чем там дело.
— Мне нет дела до вашего вернисажа, господин Деларж, но раз уж вас можно застать только здесь…
Что такое? Сколько же нас всего таких — в одинаковом положении?
— Прошу вас, мадемуазель, подыщите другое время для скандала, — говорит Деларж.
— Скандала? Это вы говорите мне о скандале? Моя газета скоро опубликует целую серию материалов о вашем мошенничестве!
— Поосторожнее с инсинуациями, мадемуазель!
— Это не инсинуации, это правда, и я заявляю здесь об этом во всеуслышание!
И, сложив ладони рупором, эта чокнутая завопила на весь зал:
— Господа, тем, кто покупал картины знаменитого кубиста Хуана Альфонсо, пора чесать репу!
— Во как! — выпалил Линнель, согнувшись пополам от смеха.
Деларж мрачно взглянул в его сторону оттолкнул девицу и подал знак стоящим у двери охранникам, которые в ту же секунду примчались на выручку.
— Это — сумасшедшая, мой адвокат все уладит. Выставите ее отсюда!
Охранники хватают ее, чуть ли не оторвав от пола, и тащат к выходу. Я не верю своим глазам: что это, сон или на редкость удачный хепенинг? Она отбивается, не переставая выкрикивать свои заклинания.
— Правда о Хуане Альфонсо в майском номере «Артефакта»! Уже в продаже!
На мгновение, которое, казалось, длилось целую вечность, сутолока в зале прекратилась. Онемев, раскрылись в изумлении рты, бокалы замерли у самых губ, поднятые руки застыли в воздухе. Фреска Иеронима Босха в объемном исполнении.
Линнель — единственный, кто сохранил дар речи.
— Класс… Вот это класс… Нет, ну просто класс…
Кажется, его высказывание не всем по вкусу.
Особенно Деларжу, в котором ощущается непреодолимое желание влепить ему по уху и обозвать неблагодарным. Новая волна присутствующих потихоньку потянулась к буфету. Мне предлагают по ложенный бокал — этого, вне всякого сомнения, требует общее согласие. Скандал… А с моей точки зрения, сцена и правда просто классная, по выражению Линнеля. Да, похоже, за Деларжем тянется длинный хвост сомнительных делишек. Что-то я не слышал ни о таком кубисте — как там его зовут? — ни об этом темном деле. Мне даже становится немного жаль его, этого маршана, которого ждал сегодня настоящий триумф и который на деле весь вечер вынужден терпеть нападки то со стороны прессы, то от собственного протеже, то от какого-то зануды вроде меня. Эх, и почему только я раньше не ходил на вернисажи?
Понемногу разговоры возобновляются. На столах вновь появляются подносы с птифурами.
— Классная девица, а? Это ж надо — превратить Бобур в музей Гревен! Снимаю шляпу..
Это было сказано мне на ухо, я повернулся всем корпусом.
Линнель, стоит — веселится.
Да, у этого типа явно не все в порядке с головой.
— Да уж… Немного отдает рекламной акцией, не находите? Забавно, конечно, но все же, — говорю я.
— Может быть, но мне нравятся грубияны. На этих раутах такая тоска. И потом: я пришел сюда по обязанности — как-никак это все же я понаделал все то, что висит на стенах, — а вот остальным-то это на что?
— Остальным? Ну, им нравится то, что висит на стенах, вот и всё.
— А вам? Вам оно нравится?
— Не знаю. Если я начну говорить об этом, я покажусь вам грубияном. |