Изменить размер шрифта - +
Минут через пять по комнате пронесся вой, утробный, низкий, хватающий за душу.

– Олег, – похолодела я, – проснись, слышишь?

– Угу, – бормотал майор, – гиены жрать собрались.

Тут уже я перепугалась окончательно и принялась трясти будущего супруга что есть мочи.

– Немедленно вставай.

– О господи, – взмолился бедолага, – в кои‑то веки собрался похрапеть до десяти. Ну что еще?

– Ты к психиатру не ходил?

– Зачем?

– Что за чушь несешь? Слон, гиена, слава богу, не в Кении живем, а в Москве, тут из бродячих животных только кошки да собаки.

В это мгновение со двора долетел крик, полный предсмертной муки.

– Однако полседьмого, – пробормотал жених, – делать нечего, придется вставать.

– Ты можешь определить время без часов? – удивилась я.

Жуткий крик пролетел еще раз, и у меня быстро‑быстро забилось сердце.

– Тут будильника не надо, – спокойно пояснил Олег, нашаривая тапки, – ровно в шесть трубит слон, он получает сено, через пятнадцать минут жрачку дают гиенам, затем приходит черед гиббонов, это они так противно орут, а уж в семь начинают рычать львы.

Режим, понимаешь, святое дело. Звери не люди, им есть следует давать вовремя.

На всякий случай, я отодвинулась в самый угол дивана, натянула на себя одеяло и прихватила толстый том Марининой в твердом переплете. Ужас, но будущий муж, очевидно, в одночасье сошел с ума. Если нападет на меня, стану отбиваться при помощи Каменской.

Олег поглядел на меня и захохотал.

– В окно посмотри. Наш дом стоит возле зоопарка. Я‑то привык к этим звукам, но когда в первый раз услышишь, жуть берет.

Я осторожно глянула вниз. Там простиралась огромная территория, уставленная клетками.

– Но вчера они молчали!

– Так мы пришли около десяти вечера, звери спят в эту пору, они вообще рано укладываются, впрочем и встают спозаранку. Одна сова только дрыхнуть не желает, иногда слышно, как она кричит: «Ух‑ух‑ух!»

Я отложила Маринину и расслабилась. Сколько раз убеждалась: всякое мистическое событие имеет вполне реальное объяснение.

 

ГЛАВА 4

 

Всю свою жизнь до переезда в новую квартиру я провела в одном дворе. Быт в нашей хрущобе был провинциальный, почти деревенский. Все знали все про всех. Ничего тайного ни у кого не водилось. Да и как возможно скрыть хоть что‑нибудь, если в любое время года невзирая на погоду возле подъездов толпится народ. Улучить момент, чтобы проскользнуть в дом незамеченной, просто невозможно. С утра – мамаши с детьми, после обеда – старушки с вязаньем. Руки‑то у них заняты, зато глаза и языки всегда свободны. Около шести‑семи вечера на лавочках появляются мужики с бутылками пива и домино, а когда жены затаскивают супружников в квартиры, наступает час молодежи. До поздней ночи гремит музыка и раздаются раскаты хохота. Причем молодых не пугает ни проливной дождь, ни тридцатиградусный мороз; правда, иногда они перемещаются в подъезд, к батарее. Словом, окажись я в родном дворе и спроси про Полину, мигом бы получила подробный отчет. Дворовая общественность тут же выдаст полную справку – вес, рост, чем болела, что ела на завтрак, сколько зарабатывает, с кем спит и о чем мечтает…

Но 29‑й дом по Волкову переулку – совсем другой. Это элитный кооператив, выстроенный в конце семидесятых годов. В свое время, когда органы МВД еще вызывали у людей уважение, их сотрудникам частенько давали жилплощадь в таких домах, причем даром. Существовало даже правило – из 200 квартир десять отходило мэрии, или, как тогда говорили, Моссовету. Олегу просто повезло. Он жил в общежитии и скорей всего так бы и остался на всю жизнь в «коридорной системе», но в 1979 году его, тогда еще совсем молодого и неопытного, подстрелил какой‑то бандит.

Быстрый переход