В зале пока пустуют места 37 делегаций. Впрочем, время от времени входят новые люди, непринужденно раскланиваются, шуршат бумагами.

Г-н председатель тем временем благодарит за избрание — выразить свои чувства ранее ему помешала болезнь. Он благодарит вице-председателя за блестящее ведение дел в отсутствие председателя. Он благодарит затем присутствующих за усилия, проявленные в согласовании повестки дня.

В 11.06 первый оратор начинает с поздравления председателя с выздоровлением. 11.45 минут. В дверях появляется глава американской делегации. В 11.54 второй оратор присовокупляет свои поздравления к ранее произнесенным и выражает радость по поводу столь быстрого восстановления здоровья г-на председателя. В 12.50 слово получает третий оратор, в 13.07 еще раз высказывается второй. В 13.16 заседание закрывается. Некоторые делегации так и не появлялись до самого конца.

Следующий день. Тысяча девяностое заседание комитета открылось в 10.47, причем на местах были представители всего 42 делегаций. Парламентская процедура взаимных поздравлений и выражения благодарности ограничилась на этот раз тем, что председатель благодарил за речь, а ораторы выражали ему благодарность за то, что им была дана возможность произносить речи.

Но какой вопрос обсуждался на этот раз Политическим комитетом? Может быть, что-либо третьестепенное? Может быть, проблема, которая никого не волнует, — бывают ведь и такие. Нет, в повестке дня был «вопрос вопросов» — проблема разоружения.

Один из делегатов напомнил, что, пока в комитете неторопливо, со вкусом, толком, расстановкой произносятся речи в духе лучших традиций буржуазного парламентаризма, мир тратит на вооружение 328 миллионов долларов в день.

Председатель поблагодарил его за интересное сообщение.

Да, если бы мое знакомство с жизнью на островке ООН ограничивалось 1960 годом, к которому относится описанное выше, я бы, наверное, заразился здесь хроническим пессимизмом. Но я видел, как в последующие годы дали ростки зерна, посеянные дипломатами стран социализма, всколыхнувшими болото обветшавших традиций, утверждавшими в ООН новаторскую дипломатию прямого, честного, открытого разговора.

С механизмов корабля под голубым флагом стали счищать ржавчину, заменили кое-кого в команде, и, когда неожиданно разразился жесточайший шторм, он не пошел ко дну. Он держался на волнах, доказав свою пригодность к рейсам мира.

Этот шторм налетел осенью 1962 года. Его назвали «кубинским кризисом».

На волоске…

Скоро семь. За мутно запотевшим стеклом — желто-серая полутьма. В колодец внутреннего двора гостиницы осенний день еще не заглядывал, но многие окна сегодня непривычно рано светятся сквозь занавески. И чьи-то стремительные шаги в коридоре. Или мне чудится эта тревожная поспешность?

Вчера я вернулся в третьем часу ночи промокший и продрогший. Под горячий душ — и за дневник. Ну и денек!

Уже с утра что-то тревожное носилось в воздухе. Слишком много полицейских появилось на улицах, чересчур часто завывали требовательные сирены бешеных черных машин, летящих на красный свет уличных перекрестков.

Радио передало: скоростные бомбардировщики разосланы по стране за сенаторами, президент срочно собирает их в Вашингтоне.

К полудню приближение бури отметил самый чуткий нью-йоркский барометр: на бирже полетели вниз весьма солидные, устойчивые акции. Электронные биржевые машины, захлебываясь в потоке сделок, стали опаздывать на полчаса. И вот на всех телеэкранах замелькали дикторы:

— В семь часов заявление чрезвычайной государственной важности. В семь часов! По всем каналам!

Семь часов застало меня на улице: весь Нью-Йорк был в движении, ни одного свободного такси. Прохожие повалили в дверь ближайшего бара, оттискивая растопыревшего руки хозяина.

На трех экранах над стойками президент Кеннеди, подняв глаза от стола, произнес:

— Добрый вечер, мои соотечественники.