И вот зал стал наполняться. Я думал, что все будет как-то необыкновенно торжественно. Но входили люди, одетые кто как: ни мундиров, ни смокингов, костюмы и серые, и синие, и в легкомысленную клеточку. Входили, осматривались, здоровались, клали портфельчики на столы, болтали, шли курить.
Стали появляться главы делегаций; фотографы, которым до начала заседания разрешают снимать в зале, сломя головы бросались то в один конец зала, то в другой, встречая президентов, премьер-министров, королей. Уже были истрачены километры пленки, а кинокамеры все жужжали и жужжали, заглушая нетерпеливый стук председательского молотка.
Наконец пресса успокоилась.
Председатель по традиции пригласил соблюсти минуту молчания, посвященную размышлению или молитве.
Воцарилась тишина.
Минута на размышление… Пожалуй, для него не грех бы отводить куда больше времени.
«Мы, народы Объединенных Наций, преисполненные решимости избавить грядущие поколения от бедствий войны… проявлять терпимость и жить вместе в мире друг с другом, как добрые соседи…»
Это первые строки Устава ООН. В бомбоубежищах обреченного Берлина еще агонизировал гитлеризм, когда три удара председательского молотка открыли в Сан-Франциско конференцию Объединенных Наций: надо было думать о послевоенной жизни на израненной земле.
Газеты с сообщениями о конференции печатались в еще по-военному настороженной Москве. Газеты, описывающие первый этап ее работы, вышли в Москве, ждавшей известий о красном флаге над рейхстагом. Газеты с сообщением о решениях конференции расхватывались в Москве, отпраздновавшей День Победы.
В знак мирового исторического значения Устава Организации Объединенных Наций делегаты голосовали за его принятие, вставая со своих мест так, как встают при исполнении национального гимна.
Сколько раз заседала с тех пор Генеральная Ассамблея!
То заседание в Нью-Йорке, начало которбго я описал, было восемьсот шестьдесят четвертым по счету! Восемьсот шестьдесят четвертое пленарное, а если прибавить заседания многочисленных и многолюдных комитетов, то, вероятно, счет давно перевалил за десятки тысяч.
Сколько добрых надежд было порождено в этом удобном для работы зале и как иной раз по-плюшкински скупились тут на оправдание этих надежд!
«Ваши Объединенные Нации» — утверждает путеводитель, купленный индийцем, или арабом, или русским. Но почему же наши Объединенные Нации не выполняют нашу волю, волю народов: давайте разоружаться, давайте жить в мире!
Швейцарские ученые насчитали в истории человечества 14 513 больших и малых войн. Это лишь с той поры, когда за 3200 лет до нашей эры началась их более или менее достоверная летопись. Из пяти тысячелетий на долю человечества пришлось всего 292 мирных года! Но и неполные три века затишья слагались из множества коротких передышек, отравленных страхом перед новыми войнами.
После пяти тысячелетий пришло время, когда войны перестали быть неизбежностью. Их возможность еще не исключена полностью. Но могуче выросшие силы мира сделали возможным их предотвращение.
Так в чем же дело, господа? Почему бы торжественно не договориться здесь о всеобщем, полном, контролируемом разоружении, которое давно предлагает правительство нашей страны? Пожалуйста, подумайте об этом еще раз в минуту размышления!
Но тсс, не мешайте! Господа сложили руки, шепча молитву.
Еще минута размышления
В разных странах по-разному относились к борьбе, которой были заполнены дни Генеральной Ассамблеи. По-разному воспринимались речи, поступки и поведение глав делегаций на островке ООН и за его пределами. Но в одном, кажется, сходились все: схватки на берегах Ист-ривер в тот год никого не оставили равнодушным. Множество людей, обычно пробегавших глазами лишь заголовки отчетов из штаб-квартиры ООН, осенью 1960 года вчитывались в их длинные газетные столбцы. |