И я знал, что внутри этот склеп полон останков людей, умерших от пьянства, или голода, или отчаяния, в тюрьмах, работных домах и психиатрических клиниках. Эта омерзительная штуковина уничтожила сотню компаний, принеся их в жертву одной фирме. Ужасный грабеж, ужасная тирания, ужасный триумф. В довершение ко всем ужасам самым ужасным было то, что я любил своего отца.
Он проявлял доброту ко мне, когда я был ребенком и когда он был беднее и проще. В детстве я преклонялся перед его успехом. Первые огромные цветные рекламные щиты значили для меня то же самое, что цветные книжки-игрушки означают для других детей. Они были моей волшебной сказкой, но, увы, в такую сказку долго верить просто невозможно. И что мне было делать со своими чувствами и новым пониманием? Необходимо испытать такую любовь, какую испытал я, и ненавидеть такой же жгучей ненавистью, какой ненавидел я, прежде чем вдалеке перед вами забрезжит то, что называется верой, у которой имеется и второе имя – жертва.
– Но ведь сейчас дела обстоят намного лучше, – сказала Миллисент.
– Да, – кивнул он, – все гораздо лучше, но от этого только хуже. Это самое скверное. – Он, умолкнув на несколько мгновений, продолжил свой рассказ негромким голосом, сдерживая эмоции: – Джек и Норман – хорошие ребята, настолько хорошие, насколько это возможно, – произнес он. – Они сделали все, что было в их силах. Но ради чего? Они сделали все возможное ради того, чтобы показать товар лицом. Чтобы тщательно все замаскировать. Нанести новый слой побелки на усыпальницу. Чтобы все злодеяния остались в прошлом и быльем поросли. Чтобы о них забыли и тщательно избегали любого упоминания об этих злодеяниях. Чтобы о них думали лучше – снисходительнее. В конце концов, кто старое помянет… Но это не имеет никакого отношения к реальному положению дел и реальному миру, к этому миру, где рай встречается с адом. Никто не извинился. Никто ни в чем не признался. Никто не покаялся. И в тот миг на гребне волны я обратился к Господу, моля его о возможности искупить все то зло, даже если этим искуплением станет моя смерть в океане… О, разве вы меня не понимаете? Разве не видите, как обмельчали эти современные священники, которые отрицают существование жертвы и искупления, в то время как это единственное, о чем тоскует человеческое сердце, ужасаясь грехами всего мира? Вся Вселенная погрязла в грехе, если ложь моего отца процветает словно вечнозеленый лавр. И респектабельностью такое не искупишь. Необходимы вера, жертва, страдание. Чтобы уравновесить все это зло, должен найтись кто-то невероятно добродетельный. Человек, творящий добро не по принуждению или ради выгоды. Только он способен перевесить чашу зла. Отец был жесток, и это поставили ему в заслугу. Кто-то другой должен быть добрым и остаться непризнанным. Разве вы не понимаете?
– Я начинаю понимать, – кивнула Миллисент. – Вы необыкновенный человек.
– И в тот момент я поклялся, – продолжал Алан, – что меня станут называть так, как должны были бы называть его. Я буду носить имя «вор», потому что он его заслужил. Меня будут презирать и отвергать. Возможно, меня даже посадят в тюрьму, потому что я решил таким образом занять место своего отца. Да, я унаследую его деяния. Я буду истинным его наследником. |