|
Казалось, что-то вырвало его из мира времени и пространства и ввергло в пучину невозможного. За полчаса весь городок вместе с близлежащими деревушками превратился в нечто не виданное уже тысячу лет: уподобившись средневековому люду, толпы местных жителей стали обращаться в веру под впечатлением невероятного чуда, это был истинный древнегреческий город, в котором божество спустилось к людям. Тысячи падали ниц прямо на дороге, сотни принимали монашеский обет не сходя с места, и даже приезжие, как двое американцев, не могли думать и говорить ни о чем, кроме свершившегося чуда. Стоит ли удивляться, что и сам Альварес был несказанно потрясен, он сидел, обхватив голову руками.
И в самом сердце этого урагана благодати находился маленький человечек, который пытался что-то сказать, но голос у него был негромкий и глухой, а шум стоял оглушительный. Он подал слабой рукой какой-то знак, в котором было больше раздражения, чем какого-либо иного чувства, а потом подошел к краю парапета над толпой и жестом, сделавшим его очень похожим на хлопающего короткими крыльями пингвина, попытался успокоить людей. На какой-то миг шум слегка приутих, и отец Браун в первый раз в жизни позволил себе обратиться к своей пастве со всем негодованием, на которое был способен: – Глупцы! – высоким дрожащим голосом провозгласил он. – Глупые, глупые люди! Потом он как будто овладел собой, уже твердо держась на ногах, подбежал к ступеням и стал спускаться. – Вы куда, отче? – спросил Мендоза с непривычным благоговением в голосе. – В телеграфную контору, – бросил на ходу отец Браун. – Что? Нет, разумеется, это не чудо. С чего бы тут взяться чуду? Чудеса не так дешевы, как все это. И он побежал дальше. Люди падали перед ним на колени, моля о благословении. – Благословляю, благословляю, – торопливо повторял он. – Да благословит вас Господь и да прибавит вам всем разума. И с необычной скоростью он скрылся в направлении телеграфа, где отправил в секретариат епископа срочную телеграмму: «Здесь произошла безумная история с чудом. Надеюсь, Его Преосвященство не даст этому делу ход. Это всего лишь слухи». Вручив бланк телеграфисту, он чуть-чуть покачнулся, и Джон Рейс подхватил его под руку. – Позвольте, я провожу вас домой, – сказал он. – Вы заслуживаете большего, чем дают вам эти люди.
– Теперь, – твердым, почти зловещим голосом произнес отец Браун, – я могу начать думать. – Я бы не стал вот так сразу начинать думать, – посоветовал американец. – Вам ведь отдохнуть надо. К тому же, о чем тут думать-то? – Мне достаточно часто приходилось расследовать убийства других людей, – сказал отец Браун. – Но сейчас предстоит расследовать собственное. – На вашем месте я бы сначала выпил вина, – предложил Рейс. Отец Браун встал, налил в стакан вина, поднял его, на секунду задумался и поставил обратно на стол. Потом опять сел и сказал: – Знаете, что я чувствовал, умирая? Вы не поверите, но главным моим чувством было невероятное удивление. – Да уж, когда тебя ночью бьют палкой по голове, тут есть чему удивляться, – согласно кивнул Рейс. |
