Мое смущение росло. Я думала о том, что вот уедет сейчас этот шофер, фыркнет за поворотом машина, и я останусь одна-одинешенька среди гор, у края гигантского ледникового языка, под палящим солнцем. И даже дороги к сельсовету не найду…

Шофер попрощался со мной за руку, сказав, что живет в соседнем селе, ближе к морю. Моя попытка всучить ему десятку не увенчалась успехом.

— Может быть, моих детей учить будете, — сказал он. — Не возьму… А дорога там, за орехом.

Оказывается, за кустом ореха начиналась тропинка, которая прямехонько вела к порогу сельского Совета.

Шофер подал машину назад, въехал на слежавшийся снег и рванул налево.

Машина укатила.

Я осталась одна среди клубов желтой пыли. Постояла немного, затем подняла с земли свой чемодан.

Итак, я вступаю в жизнь. Так непохожа она на шумную университетскую жизнь в Ростове-на-Дону! Было тихо, очень тихо. С солидным жужжанием проносились пчелы. Очень высоко парил кречет. Из травы неслись свистящие звуки. Пахло зеленью, еловой смолой.

Тропинка была узенькая, желтенькая и пыльная. Словно земля убегала в чащу молодых дубов.

Делать нечего, надо идти.

Здание сельского Совета двухэтажное, каменное. Нижний этаж напоминал скорее подвал: малюсенькие окна, тяжелая, окованная железом дверь. Наверх вела широкая каменная лестница без перил. Я недолго колебалась, куда идти: на втором этаже кто-то громко заговорил, очевидно по телефону. Я и пошла на голос.

У меня было такое ощущение, будто я поднималась в средневековый замок. Ступени весьма солидные. Половицы на открытой веранде не менее солидные, — по крайней мере, по возрасту они походили на днище скифской лодки, которую я видела в музее. Они были массивные, сплошь в трещинах. Шла на верный ориентир — дубовую дверь с резными наличниками и неказистой надписью. Многочисленные плакаты приглашали вносить деньги в сберегательную кассу, страховаться от пожара, вступать в члены Общества Красного Креста и Красного Полумесяца. Были тут объявления и о подписке на газеты и журналы.

Я открыла дверь и вошла.

В углу за столом сидел мужчина в шапке и кричал в телефонную трубку. Двое других, тоже в шапках, сидели справа и слева от него и внимательно прислушивались к его словам. Судя по всему, разговор был важный, ибо меня не скоро приметили.

Первым обратил на меня внимание тот, кто держал в руках трубку (несомненно, председатель). Он знаком пригласил меня присесть на скамью. А после ко мне повернулись и остальные двое. Один из них — толстый, розовощекий — предложил мне свой стул. А другой — блондин, точнее, альбинос, с белыми, как вата, волосами — тоже встал и сказал:

— Пожалуйста, пожалуйста…

Все трое, как по команде, сняли шапки.

Мне ничего не оставалось, как только сесть на один из предложенных стульев. Я почувствовала, что становлюсь объектом внимательного исследования трех пар мужских глаз, и, кажется, вся съежилась, кажется, сделалась такой маленькой и запуганной…

Телефонный разговор продолжался.

— Слушаю, слушаю… — раздавалось в комнате.

Эти слова бесконечным рефреном чередовались с не менее выразительным «алло». Говоривший по телефону уже хрипел от напряжения. Его высокий бледный лоб покрылся крупными, словно кукурузины, каплями пота.

— Слушаю! Слушаю!.. Я повторяю! — кричал он в трубку. — Низка табака идет вполне удовлетворительно. Количество шнурометров записали? Хорошо… Алло! Алло! Чаю собрали… Уже записано?.. Слушаю! Слушаю!

Невольно мне представилась возможность кое-что узнать о сельских делах, краткая сводка которых, насколько я поняла, передавалась в районный центр.