Горбун, расчищая дорогу, провел ее в залу. Теснота была страшная: визг, писк, остроты, каламбуры, смешанные с ревом музыки, оглушили Сару, которая крепко держалась за руку горбуна.

– Я не могу итти дальше, – сказала она ему, – я только теперь уверилась, что я так же слаба, как и все женщины!

Но толпа против воли влекла их вперед. Чтоб защищать Сару, горбун все ближе и ближе придвигался к ней; он обхватил ее талию, и сама она в испуге жалась к нему! В первый раз видела она такую страшную толпу. Обессиленная волнением и негодованием, она едва держалась на ногах.

– Я упаду! – шепнула Сара, склонясь на плечо горбуна, который слегка сжал ее талию и тихо шепнул:

– Вы не должны бояться: вы со мною!

– Мне душно, мне гадко здесь! – говорила Сара. Горбуну, напротив, в первый раз в жизни было весело: он забыл свое безобразие, злоба против людей заснула в груди его. Эта толпа, в которой он привык видеть своих врагов, теперь, казалось ему, была составлена из его братьев. Он готов был пожать руки всем этим людям и просить прощения, что питал против них злобу… Ему казалось, что Сара приехала именно для него! Он чувствовал ее дыхание, рука ее судорожно жала его руку, – он прижимал гордую красавицу к своему сердцу! Музыка, говор; освещение довершали волшебство.

Толпа влекла их все вперед и вперед.

Вдруг Сара вздрогнула, вырвалась из его рук и кинулась в сторону. Она ожила, откуда взялись у ней силы; долго боролась она, будто с волнами в открытом море, с окружающей толпой и, наконец, достигла места, где было назначено свидание незнакомой маски с испанцем.

Сара как будто переродилась: движения ее стали мягки, голос нежен, она произносила слова медленно; дон Эрнандо долго рассматривал ее, но ему и в голову не приходило, что перед ним Сара: он знал, что она дома ждет его.

Сара весело болтала с ним; рассказала ему, будто она замужем за стариком, который ее ревнует, но что любовь заставила ее забыть страх; хитро повела речь о ревности, потом о скуке разыгрывать влюбленного. Испанец был очарован своей маской.

После долгого сопротивления Сара согласилась уехать с ним ужинать, но не иначе как в самую дальнюю улицу, чтоб ревнивый муж не мог найти ее.

Они приехали в отель. Сара каждую минуту готова была сорвать маску, чтоб уличить изменника, но гордость пересилила. Долго она боролась с собой, отказывая себе даже в последнем поцелуе, наконец крепко прижала его к сердцу и поцеловала. Потом быстро ушла в смежную комнату, захлопнув дверь у самого носа изумленного испанца. Подождав немного, он в недоумении позвонил.

Явился слуга и, не отвечая на его вопросы, подал ему письмо. Оно было приготовлено Сарой заранее, и каждое слово его дышало самым страшным и гордым презрением.

"Странно! Я еще дешево разделался с ней!" – подумал дон Эрнандо, прочитав его, и ушел.

По возвращении домой первым делом Сары было разорвать все письма испанца; потом она сорвала с груди медальон и растоптала его ногами.

Она была страшна, глаза ее налились кровью, губы были бледны.

– Ты видишь? – с диким смехом сказала она горбуну, которого сердце было полно тайной радостью. – Я отомщу ему!.. О, у меня нет больше к нему жалости!.. Я его не… я не люблю никого теперь!..

Она с плачем упала на диван и раздирающим голосом простонала:

– Он больше меня не любит! Не любит! Если он меня больше не любит, – твердо сказала она, вскочив вдруг и переменив голос, – я не могу жить! Да, я умру! Я лучше умру!

И она в исступлении ходила по комнате и ломала руки, наконец остановилась перед горбуном и повелительно сказала:

– Дай мне яду, я не могу больше жить!.. Боже! Я его еще люблю! – прибавила она с бешенством.

– Неужели вам, кроме него, некого любить? – спросил горбун, потрясенный ее отчаянием.