|
Она была великолепна. Мне очень хотелось остаться с ней. - Спокойной ночи, - сказал я, - спите хорошо. - Спокойной ночи. Я глядел ей вслед, пока не погас свет на лестнице. Потом я сел в кадилляк и поехал. Странное чувство овладело мной. ВсT было так не похоже на другие вечера, когда вдруг начинаешь сходить с ума по какой-нибудь девушке. Было гораздо больше нежности, хотелось хоть раз почувствовать себя совсем свободным. Унестись... ВсT равно куда... Я поехал к Ленцу в «Интернациональ». Там было почти пусто. В одном углу сидела Фрицци со своим другом кельнером Алоисом. Они о чем-то спорили. Готтфрид сидел с Мими и Валли на диванчике около стойки. Он вел себя весьма галантно с ними, даже с бедной старенькой Мими. Вскоре девицы ушли. Им надо было работать - подоспело самое время. Мими кряхтела и вздыхала, жалуясь на склероз. Я подсел к Готтфриду. - Говори сразу всT, - сказал я. - Зачем, деточка? Ты делаешь всT совершенно правильно, - ответил он, к моему изумлению. Мне стало легче оттого, что он так просто отнесся ко всему. - Мог бы раньше слово вымолвить, - сказал я. Он махнул рукой: - Ерунда! Я заказал рому. Потом я сказал ему: - Знаешь, я ведь понятия не имею, кто она, и всT такое. Не знаю, что у нее с Биндингом. Кстати, тогда он сказал тебе что-нибудь? Он посмотрел на меня: - Тебя это разве беспокоит? - Нет. - Так я и думал. Между прочим, пальто тебе идет. Я покраснел. - Нечего краснеть. Ты абсолютно прав. Хотелось бы и мне уметь так... Я помолчал немного. - Готтфрид, но почему же? - спросил я наконец. Он посмотрел на меня: - Потому, что всT остальное дерьмо, Робби. Потому что в наше время нет ничего стоящего. Вспомни, что тебе говорил вчера Фердинанд. Не так уж он неправ, этот старый толстяк, малюющий покойников. Вот, а теперь садись за этот ящик и сыграй несколько старых солдатских песен. Я сыграл «Три лилии» п «Аргоннский лес». Я вспоминал, где мы распевали эти песни, и мне казалось, что здесь, в этом пустом кафе, они звучат как-то призрачно... VII Два дня спустя Кестер, запыхавшись, выскочил из мастерской: - Робби, звонил твой Блюменталь. В одиннадцать ты должен подъехать к нему на кадилляке. Он хочет совершить пробную поездку. Если бы только это дело выгорело! - А что я вам говорил? - раздался голос Ленца из смотровой канавы, над которой стоял форд. - Я сказал, что он появится снова. Всегда слушайте Готтфрида! - Да заткнись ты, ведь ситуация серьезная! - крикнул я ему. - Отто, сколько я могу ему уступить? - Крайняя уступка - две тысячи. Самая крайняя - две тысячи двести. Если нельзя будет никак иначе - две тысячи пятьсот. Если ты увидишь, что перед тобой сумасшедший, - две шестьсот. Но тогда скажи, что мы будем проклинать его веки вечные. - Ладно. Мы надраили машину до немыслимого блеска. Я сел за руль. Кестер положил мне руку на плечо: - Робби, помни: ты был солдатом и не раз бывал в переделках. Защищай честь нашей мастерской до последней капли крови. Умри, но не снимай руки с бумажника Блюменталя. - Будет сделано, - улыбнулся я. Ленц вытащил какую-то медаль из кармана? - Потрогай мой амулет, Робби! - Пожалуйста. |
