Изменить размер шрифта - +

 

– А он у тебя на каком положении? – спросил Михайло.

 

– Да вот на каком: ешь, пей вволю; а как вернемся из Самбора – полсотни корабленников на стол. Ему-то ведь в диво: только у молодца золотца, что пуговка оловца; совсем испрохарчился.

 

– Казак запорожский?

 

– Да, гулящий, отставной козы барабанщик. Родом-то он тоже наш брат, русский, вольный казак с Дону. Да набедокурил, знать, у своих, житья ему там не стало; перебрался к украинским казакам в Сечу их Запорожскую. Но и там-то не ужился, пошел мыкаться по белу свету. Одно слово: забубенная головушка! Но зато за ним, что за горой, что за Архангелом с мечом: в обиду не даст.

 

 

 

 

Глава четвертая

 

Чем хорош был царь Борис

 

 

– А что, Степан Маркыч, – спросил дикарь, – ты недавно ведь из наших краев: правда ль, что царь Борис теперь народ из своей казны кормит?

 

– Бают кормит, – отвечал Степан Маркович, – по 50 тысяч денег[1 - То есть копеек, которых 100, как и теперь, составляли рубль.] на нищую братию в день раздает да по тысячам четвертей хлеба из царских закромов своих за полцены отпускает, а вдовицам, бедным да сиротам – тем и безденежно.

 

– Безденежно – пссь! Выгодное дело, гешефт! – не утерпел ввернуть тут свое слово хозяин корчмы, чутко прислушивавшийся из-за стойки к беседе гостей и понимавший, видно, также по-русски. – А мы-то не то слышали…

 

– Что же ты, братец, слышал? – через плечо спросил Биркин.

 

– Слышали… Да вы что, добродию, господин честной: купец торговый тоже будете?

 

– Купец, да.

 

– Хе-хе! Ловкие вы люди, уй, ловкие, умелые! Купец нахмурился.

 

– Слышали мы, что вы с тех царских магазинов хлеб за гроши покупали, а бедным людям за карбованцы продавали. Ото процент, ото гешефт!

 

Биркина передернуло.

 

– Молчи, собака! – с сердцем произнес он. – Собака есть, да палки нет.

 

– Да статочное ли дело, Степан Маркыч? – воскликнул Михайло. – Одни православные на счет других корыстуются, когда надо всеми смерть висит!

 

– Э, милый человек! Двух смертей не бывать, а одной не миновать. Ты вот сам поразмысли: что такое тысяча, другая четвертей хлеба на все царство московское? Ведь это, почитай, на душу чуть не по зернышку придется. А куплей-продажей торг стоит: перекупить, перепродать – ан в карман-то, глядь, лишний рубль и перепал.

 

– А каждый рубль души христианской стоит!

 

– Кому на роду написано помереть, тому все одно не жить. Дело житейское! А царю Борису Феодоровичу все же щедрота его на том свете зачтется. Воистину сдержал он, памятует слово, что дал всенародно при выборе на царство! «Бог свидетель, – обещал он, – что никто в моем царстве не будет нищ и наг!» И, тряся верх своей рубахи, примолвил: «сию последнюю разделю с народом». И, по сказанному, как по писанному, сирым и вдовым заступник, нищей братии щедрый податель; никого, самих мертвых не забывает: по улицам тела их подбирать велит, обмывать да одевать в чистые рубахи, обувать в красные коты, а там со всем почетом в скудельницах хоронить.

 

Молодого дикаря практическая философия торгового человека не совсем, казалось, еще убедила.

Быстрый переход