Изменить размер шрифта - +
«Я, — думает она, — ни за что бы не вернулась». Она в миру не более чем худенькая девочка, грациозная, с острой веснушчатой мордочкой, с длинными бесцветными волосами, с размытой синевой глаз. Ни денег, ни положения, почти без имени, почти без существования. Она умеет читать и писать, вышивать. Такой она предстала перед прекрасной вдовой.

— Ты будешь приводить в порядок вещи в комнате за лавкой.

Слова упали, точно окончательный приговор, с полных уст вдовы. «Всю жизнь?» — думает Анна. И вот она чувствует, что у нее согнулась спина, как у маленьких старушек, которые проводят всю свою жизнь, починяя старые вещи или моя на корточках грязные полы. Они всегда чем-то взволнованы, эти маленькие старушки с пустым взглядом, бормочут что-то непонятное, у некоторых из них были и муж, и дети; все выскользнуло из их скрюченных от работы рук, они пережили мужей, погибших на войне или умерших от истощения, детей унес голод или болезни, или они далеко… И они моют, чинят старье целую вечность, бормоча, бормоча все время, рассказывая что-то, никто их не слушает, они повторяют молитвы, которые все сливаются в длинную колыбельную нищеты. «Нет, я не стану такой», — думает Анна. А чем другим она может стать? Маленькой белой мышкой, попавшейся в мышеловку вместе с множеством других мышей? А вдова красивая, волосы светлые, но не как лен, а как золото, у нее свой дом, свой стол, накрытый для всех, кто ее знает, она может распоряжаться Анной и говорить ей:

— Ты будешь приводить в порядок вещи в комнате за лавкой.

Анна возражает:

— Я бы лучше хотела чинить их у себя в комнате, мадам.

Черные, спокойные глаза становятся насмешливыми.

— Вот как? Почему же?

— Потому что в лавке мне не нравится.

Клиентура, окружающая хозяйку, шепоток по углам, тут назначают свидания, нет ничего хорошего в том, что девочка не догадывается сразу, что тут скрывается смутного и тайного. Что ж, вдова покраснеет? Нет, она смеется.

— Дурочка, можешь чинить, где хочешь. Можешь хоть две недели сидеть на своем чердаке и не спускаться вниз.

Осечка? Ничего подобного.

— Как же тебя зовут?

— Анна.

Анна устраивается, привыкает. Она наблюдает. Прежде всего бросаются в глаза веселье, выпивки, сомнительные сделки: среди одежды попадаются часы, медальоны. Анне не надо объяснять, что происходит. Она все понимает инстинктивно. Кристиана играет роль здоровой, цветущей красавицы, немного трактирщицы, немного перекупщицы, кокетки, модницы, очаровательницы и, может быть, женщины легкого поведения. Прекрасный плод в бархатной коробке, дурная репутация ей льстит, это провинциальная красавица, первая красавица квартала. Почти каждый вечер за столом ее родственник Лоран. И друзья. Друзья, которые много путешествуют, которые привозят из путешествий добычу, скорее похожую на краденое, чем на купленное. Анна понимает, что они сообщники, она узнает нечто знакомое. Даром, что ли, она до одиннадцати лет таскалась по дорогам, ей знакомы ярмарки, харчевни, полные дыма ночи. Что это, сообщество разбойников? Может быть. Но еще и мечтателей, одурманенных, сообщество без любви, сообщество почти враждебных друг другу людей, почти ненавидящих друг друга… Взрывы хохота, обильные возлияния не в состоянии надолго замаскировать эти странные связи, которые она разгадала. Она сидит на дальнем конце стола, неприметная девочка, до поры до времени довольная жизнью: она готовится перейти в наступление. Кристиана смеется от души: однако в этом чувствуется некоторая натянутость. Тут ощущается какая-то горестная нотка, таящаяся на дне души. Открытый взгляд смелого красавца Лорана, великодушного разбойника, веселого, сказочного гуляки, по временам ожесточается, покрывается морозным туманом. Цветной задник в брейгелевских тонах время от времени под взглядом девочки замирает, тускнеет.

Быстрый переход