— Иди со мной, — тем не менее, хмуро произнес варвар, взял девушку за руку и повел к своему столу.

Здесь, при свете огромной свечи, стоящей в массивном железном подсвечнике на выступе стены за его спиной, Конан рассмотрел новую подругу и позволил ей рассмотреть себя.

Девушка действительно нисколько не походила на здешних обитательниц — хотя бы потому, что была слишком юна и свежа. Весь облик ее выдавал благородное происхождение, а посему при всем желании она не смогла бы смешаться с лихими кабацкими девицами. Миловидное лицо с тонкими, но неброскими чертами привлекало чистотой и белизной кожи, изящным изгибом бровей и рта, но все-таки более всего глазами — голубыми, почти прозрачными, и вместе с тем такими глубокими и серьезными, словно в недолгой жизни своей девушке уже приходилось не только находить, но и терять и даже, подумалось вдруг Конану, не только жить, но и умирать… Очень тонкие руки ее, кои она положила на стол перед собой, не казались слабыми, да и четкая линия длинной шеи свидетельствовала об определенной силе и гибкости, а вот голубая пульсирующая жилка, наполовину прикрытая воротом большой мужской куртки и прядью густых каштановых волос, наоборот, подчеркивала уязвимость юной девы — такой контраст весьма понравился варвару. Он улыбнулся и, подвинув ей свою чашу с вином, спросил:

— Кто ты, красавица?

— Данита… — Если б он не видел ее, а только слышал этот нежный ровный голос, без труда смог бы представить себе ее внешность.

— Я — Конан. Из Киммерии. Слышала о такой стране?

Она молча помотала головой. Раз посмотрев на киммерийца, она уже не поднимала на него глаз, предпочитая разглядывать узоры на чаше и трещины на крышке стола.

— Ты как сюда попала?

— Я ищу отца… — Она ответила так тихо, что Конану пришлось повторить про себя ее слова, чтобы понять.

— Он кто? Сапожник? Портной? — заранее зная, что не сапожник и не портной, продолжал спрашивать варвар.

— Нет… Мне надо идти, его здесь нет.

— А с чего ты взяла, что он мог быть здесь?

— Он… Он… Мне надо идти, — заключила вдруг Данита, поднимая глаза на Конана, будто спрашивая, не против ли он остаться в одиночестве. Конан был против.

— Уже ночь, — наставительно сказал он, вновь подвигая к себе чашу с вином. — Как ты пойдешь одна по вонючей Мессантии? Луна и то еле светит… Клянусь Кромом, я провожу тебя домой, хочешь ты этого или вет.

Эту речь произнес однажды Ши Шелам (тот самый, что почитал духа желудка), соблазняя в дешевом кабаке на окраине города такую же дешевую сорокалетнюю Банну, огромную краснолицую торговку зеленью. Конан запомнил сие выступление Ловкача слово в слово, так что сейчас ему осталось только заменить Шадизар на Мессантию, а покровителя воров Бела на гораздо более достойного Крома, и, если не считать того обстоятельства, что луна-то как раз светила вовсю, первый ход в зарождающихся отношениях с девушкой был сделан. Вполне собою удовлетворенный, киммериец допил вино из чаши, а потом из бутыли, прямо из горлышка.

— Я не одна, — качнула головой Данита и улыбнулась, увидев, как при этих словах брови варвара съехались у переносицы. — Со мной Плипсо.

— Слизняк твой Плипсо, — презрительно скривил губы Конан. — Отпустил тебя в грязный трактир, полный всякой швали, а сам… Где же он? На улице?

— Нет. Он со мной.

Все еще улыбаясь, девушка сунула руку в глубокий карман мужской куртки что была накинута на ее плечи, и… В тот же миг варвар почувствовал такое необычайное волнение, что хмель мигом вылетел у него из головы.