— Прыгай, — ответила я.

— Маринка, успокой свою сестру!

— Отстаньте все…

— Нас ждут магазины, высокая мода… Купим себе что-нибудь от Диора, да, Ирка? Тебе нравится Диор?

— Диор, кстати, всю жизнь переживал из-за того, что родился в годовщину казни короля Людовика Шестнадцатого — двадцать первого января.

— Блин, Маринка!

— Ну зачем мы полетели?.. Я домой хочу!

— Уймись, трусиха!

— А еще в этот день умер Ленин…

Да, попутчицы мне попались не сахар! По сравнению с этой парочкой моя сестра просто идеал — хотя бы не ноет и не командует! Или я просто привыкла к ней? В любом случае ясно, что самая адекватная в этой компании — это я.

Что ж, быть лучшей мне не привыкать…

Три часа спустя мы благополучно приземлились на французскую землю. Нас встретил довольно унылый пейзаж: серое предвечернее небо, серая асфальтовая площадка для самолетов, серое овальное здание. На лицах девчонок читалось некоторое разочарование, да и я ждала чего-то другого, более праздничного, хоть и понимала, что это глупо: куда еще мог прибыть самолет, на Елисейские Поля, что ли, сесть?

Овальное строение, бывшее аэропортом имени Шарля де Голля, оказалось довольно-таки запутанным внутри. Несмотря на то что языком мы все четверо худо-бедно владели, на то, чтобы после паспортного контроля найти свой багаж, а потом выход наружу, ушло немало сил и времени. Когда мы наконец оказались на улице, нам пришлось еще какое-то время брести в поисках остановки нужного автобуса. В турбюро нас предупредили, что от аэропорта до разных точек Парижа и его окрестностей ходят так называемые шаттлы, и это самый удобный способ добраться в город. Нам рекомендовали брать шаттл до Оперного театра. Не без труда, но мы все-таки разыскали его. Вручили водителю деньги, затащили чемоданы, уселись и принялись ждать встречи с городом своей мечты.

Поначалу маршрутка двигалась по унылому шоссе, отличному от таких же в нашей стране только тем, что реклама на едущих мимо грузовиках и автобусах, как и их номера, была иностранной. Если по сторонам и можно было увидеть какие-то здания, то только ангары, склады да набившие оскомину «Икеи» и «Касторамы». Прошло некоторое время, прежде чем мы увидели жилые дома и оказались на дороге, определенно являющейся городской улицей, а не трассой.

— Это уже Париж? — спросила Карина минут через сорок после отъезда из аэропорта.

Ответить ей было некому. Кроме нас, в маршрутке никто по-русски не говорил, а мы не знали: даже Марина и та пожала плечами. Действительно, по логике вещей, мы должны были уже приближаться к Оперному театру, но панорама за окнами выглядела как-то очень уж нестолично: разношерстные, обшарпанные домишки малой этажности, грязные улочки, исписанные стены… Лавочки, располагавшиеся на первых этажах многих домов, не соответствовали русскому пониманию своего французского названия — бутик: это были обычные маленькие аптеки, автозаправки, прачечные, фастфуды, палатки с шаурмой… Особенно впечатлила меня вывеска «Смешанная афро-европейская парикмахерская», висевшая над входом в такую зачуханную нору, по сравнению с которой даже то место, в которое ходит стричься из экономии моя бабушка, смотрится салоном красоты. Потом за окном проплыла остановка метро «Ворота Сен-Дени».

— Сен-Дени! — воскликнула Марина. — Теперь понятно. Это пригород. Один из бедняцких и эмигрантских районов. Помните, тут погромы происходили несколько лет назад, молодежь хулиганила?

— Почему? — спросила я, которая, конечно же не помнила, поскольку была не настолько древней старухой, как остальные.

— Потому что безработица, жить не на что.