Но когда мне сообщили, что я должен ехать на симпозиум, случилось нечто удивительное. Туман, окутавший образ Виолетты, вмиг растаял, и перед моими глазами засияло, как сверхновая звезда, лицо моей бывшей одноклассницы, такое, каким я видел его в памятное снежное утро, когда мы с ней выписывали коньками замысловатые восьмерки на льду «Арианы». Удивительно то, что лицо ее было озарено сиянием, а день был пасмурный и шел снег, — в реальной действительности такое увидеть невозможно. И «Ариана» была фантасмагорией, потому что на ее месте теперь находилась электронная установка, по воле которой над водоемом вспыхивали огни и шум фонтанов смешивался со звуками эстрадных мелодий. Но самым удивительным было то, что я смотрел на эту «сверхновую» и не испытывал прежнего волнения.

Скверное настроение, причиной которого была скучная повседневная работа, и чувство подавленности исчезли, стоило мне подняться на борт самолета, летевшего в Париж. Чем больше увеличивалось расстояние, отделявшее меня от Якима Давидова, тем светлее становилось у меня на душе, словно я уезжал из Софии не на несколько дней, а по крайней мере на десятилетие. Надежда на то, что меня ждут необычайные, волнующие встречи, озаряла мое лицо беспричинной улыбкой. Я улыбался, как в далекие годы юности, когда утром, вскочив с постели, бежал к окну посмотреть на улицу, побелевшую от снега и приобретшую сказочный вид.

Все три дня, пока длились заседания у меня не было ни минуты свободного времени. Заседания протекали довольно ординарно, зато от встреч в кулуарах иногда бывал прок: в них ученые люди обменивались мнениями, которые ценились на вес золота. Правда, в большинстве случаев «червонцы» оказывались липовыми или обесцененными до такой степени, что по стоимости равнялись медным пятакам. Ведь каждый участник этих международных торжищ, симпозиумов, — каждый большой ученый — ревниво берег тайны, известные только ему, от своих коллег. Но как бы там ни было, вокруг известных истин возникал почтительный шум, все говорили о них с пафосом, во весь голос, а затем собирались в кулуарах по двое или небольшими группами, и человеку с чутким ухом было немудрено различить побрякивание фальшивых или обесцененных «червонцев» в ином кармане.

На третий день любезные хозяева решили показать нам электронно-вычислительные машины и системы финансового магната, который носил скромное название «Общества купли-продажи недвижимого имущества». «Общество» скупало участки в черте таких крупных городов как Париж, Марсель, Лион, строило большие и малые жилые дома, а затем распродавало их целиком или поквартирно. Финансовый колосс, прячущийся за прозаической вывеской, ворочал миллиардом франков оборотных средств.

Любезные хозяева решили продемонстрировать нам, на что способен электронный мозг гиганта. И это им удалось. Электронный мозг показал нам, что каждая пущенная в оборот тысяча франков может принести пятьсот франков прибыли. Источников прибыли было несколько и в первую очередь — оптимальная эксплуатация рабочих рук и техники, с одной стороны, и максимальная эксплуатация продавцов земельных участков и покупателей квартир, с другой.

В тот день у меня почему-то было скверное настроение, и я позволил себе спросить главного программиста, может ли электронный мозг показать, как добиться той же прибыли без эксплуатации труда строителей и без ущемления интересов покупателей жилищ. Тот кисло усмехнулся, но как любезный француз сделал знак группе операторов, которые хлопотали возле машины. Математики обработали мой вопрос, операторы нанесли уравнения на перфоленту, и машина заморгала продолговатыми стеклянными окошками. Мириады светящихся зеленоватых точек и тире возникали и исчезали бесследно. Через тридцать секунд электронный мозг дал ответ: «Просьба несостоятельных вопросов не задавать!»

Я рассмеялся вслух, и мой смех прозвучал несколько шокирующе: атмосфера в зале была торжественная, как в готическом соборе.