– Борись! – завопил Евлампий.

Шум арены пропал, трибуны потемнели. Между ними проскочило зелёное свечение. За сцепившимися в огненных объятиях фигурами, проступил каменный гриб. Он пульсировал, сияя ожившим изумрудом.

Я бросился вперёд в безумной попытке дотянуться до них.

– Гад! Я жить хочу! – дико заорал я.

Меня пронзила жгучая боль. Внутри лопалось и горело. Хотелось рвать на себе одежду, кожу, чтобы добраться до источника мук и вырвать его. Я так голосил, что прозрачный шар арены, должен был разлететься на куски. Каждая новая секунда несла ещё более нестерпимые страдания. Скрючившись, я вцепился в парапет, под пальцами крошился камень. Сердце грохотало так, что должно было взорваться, разбросав меня кусками по трибунам. А в ушах звучал мой собственный голос:

– Клянусь хранить знания и умения, переданные учителем. Обогащать их! Беру в свидетели своего учителя и присутствующих духов, клянусь не раскрывать полученных знаний. Ставлю свою жизнь, свой дух и всё, чем являюсь, на службу искусству вкуса! Соединяю свою жизнь и дух с духом учителя! Мы станем неразделимы! Его жизнь – моя жизнь. Его дух – мой дух! На веки вечные! Нас разделяет одно слово. Когда учитель позовет «Волчонка», я навсегда уйду в междумирье, а он станет мною.

С каждым словом, обезумевший, горячий, как тысяча огненных шаров, как самое сильное заклятье гильдии Огневиков пламя сваривало мою шею. Я проваливался в темноту и падал, падал, пролетая сквозь стенки миров…

Открыв глаза, я удивленно кашлянул сквозь искусанные губы. Ещё жив и корчусь в своём собственном теле. Шея горит и шипит от боли. Саднит распухший лоб. Приподнявшись на локте, я огляделся.

Валяюсь под парапетом у дядиного сидения. Голова упирается в стенку балкона. Тронув лоб, я заскулил, потирая окровавленную ладонь.

– Ты ударился, когда падал, – подсказал Евлампий

– Где? Кто? Почему? – еле выговорил я.

В проходе у лестницы ещё дымились два обгоревших тела.

– Всё перепуталось, – неуверенно проговорил голем. – Вышло не так, как…

– А как? – потребовал я.

Евлампий замялся, но всё же мотнул подбородком.

– Слева, – подсказал он.

Я повернул голову. На моём левом плече, прицепленный к чёрной цепи сидел сморщенный карлик. Такой же уродливый как кощей, только с толстым брюхом.

– Что уставился, крысёныш! – злобно запищал он.

Я зажмурился. Не может быть! Этого не может быть!

– Главное, что мы победили! – воодушевленно лопотал голем, успокоительно похлопывая меня по шее. – Имущество Оливье теперь наше! У тебя есть символ свободы!

– И что? – чуть не плача, простонал я.

– Мы выиграли! Мы освободим оборотней и спасём тридцать миров, и никакой бессмертный дух нам больше не помешает! – закричал Евлампий.