Она снова повернулась к нему лицом.

— Один из вас вторгается в мою личную жизнь прямо сейчас.

— Да, мэм, я это понимаю. То, что я делаю, неправильно, так ведь? Но, как вы сказали, нет законов против мыслей, и, по правде сказать, я даже не знаю, как заставить себя не думать о том или этом. — Он помолчал. — И не быть котелком, который смеётся над чайником за то, что тот чёрный, — он слегка улыбнулся, чтобы дать ей понять, что знает, о чём говорит. — Но я не сомневаюсь, что вы делаете то же самое со Старателем — президентом Джеррисоном. Сомневаюсь, что вы это контролируете в большей степени, чем я.

На это она, по крайней мере, отреагировала — едва заметным кивком.

— Так что я попытался вспомнить всё, что касается вашего неудачного опыта общения с чернокожими. Но я ничего не нашёл. Так что я подумал, что вы, может быть, просто не сохранили информацию о том, что то были чернокожие, хотя это и выглядит странно. И, в общем, мне очень жаль насчёт того парня из школы и всего, что он с вами сделал… но я не думаю, что он был чёрный; сомневаюсь, что в вашей школе вообще был хоть один чёрный. И мне жаль, что Клетус так с вами обращался — но с таким именем он тоже никак не мог оказаться чернокожим. И мне жаль, что с вами случились все остальные несчастья, которые я смог вспомнить.

— Это…

Она оборвала себя, но он смог догадаться.

— Это была не ваша вина — вы это хотели сказать, верно? И вы правы — это не ваша вина. Но и не вина кого-то из чернокожих. Однако вам не нравится, когда они рядом.

— Я правда не хотела бы продолжать этот разговор, — сказала она.

— Сказать вам честно? Я был бы очень рад, если бы в таком разговоре не возникло нужды. Но я думаю, она есть. Всё что, случается, имеет цель. Я думаю, что Господь Бог устроил это не случайно.

Бесси, похоже, задумалась над его словами на несколько секунд, и потом кивнула.

— Возможно.

— Я знаю, что вы верите в Бога, мэм.

— Да, верю.

— Я тоже. И есть лишь один Бог, мэм. Сотворивший нас всех.

Она снова кивнула.

— Да, полагаю, так.

— Думаю, не ошибусь, если скажу, что у вас вряд когда-либо были друзья-чернокожие.

— Это неправда, — тут же, без раздумий ответила она. Но Дэррил знал, что это была рефлекторная реакция. По крайней мере, она оборвала себя раньше, чем произнесла дежурное: «Некоторые из моих лучших друзей — чернокожие».

Дэррил решил не опровергать это утверждение; он сделал вид, что вообще его не слышал — в конце концов, поразмыслив, она и сама должна понять, что он знает, что она сказала неправду.

— Поэтому, — продолжил он, — я хотел бы стать первым.

Она несколько секунд молча смотрела на него, словно не уверенная, как себя вести. А потом она протянула руку и взяла его ладонь в свою. Это, подумал Дэррил, наверняка должно стать для неё знаменательным моментом: насколько он мог судить, один из весьма немногочисленных случаев, когда ей приходилось обмениваться рукопожатием с чернокожим. Так что когда она убрала руку — нет не к себе на колени, где она покоилась до этого, а лишь на подлокотник кресла — он позволил себе пошарить в её только что сформировавшейся памяти, в памяти о моменте, когда её рука коснулась его.