— Как бы то ни было, — сказал Джиллетт, — Рэйчел не даст согласия на процедуру.

— Что? — переспросила Сьюзан — но заметила, как Сингх нахмурился.

Джиллет повернулся к ней.

— Прежде, чем эта больница, или любая другая, сможет произвести над кем-то экспериментальную процедуру, этот кто-то должен дать на неё информированное согласие. Рэйчел такого согласия не даст.

— Все остальные хотят, чтобы связь исчезла, — сказал Сингх.

— Мне не интересно, чего хотят остальные, — сказала Рэйчел. — Вы говорите о внесении фундаментальных изменений в мой разум, в мои мыслительные процессы — и я это запрещаю.

— Но это был несчастный случай…

— Правильно: то, что вы со мной сделали, было сделано случайно. Но то, о чём мы говорим сейчас — преднамеренное воздействие, и я его не разрешаю.

— Но правда, мисс Коэн…

Джиллетт сложил руки на груди.

— Прислушайтесь к ней, профессор Сингх. Без информированного согласия пациента вы не можете производить над ней никаких операций — и вы это знаете. И вы совершенно точно не получите от неё — от моей клиентки — такого согласия.

— Это вопрос государственной безопасности, — сказала Сьюзан.

— С чего бы это? — спросил Джиллетт, поворачиваясь к ней. — Потому что вы так сказали? Да ладно! Рэйчел читает меня, я читаю охранника. Ради Бога, в этом нет никакой государственной безопасности — но будьте уверены, что мы с удовольствием вас засудим, если вы попытаетесь на этом настоять.

Стюардесса шла по салону, предлагая напитки. Дэррил заказал «пепси-колу», Бесси — кофе, и…

И когда стюардесса спросила, какой кофе она хочет, Бесси помедлила — то была та самая глупая пауза, которую он миллион раз наблюдал у белых людей, которые никогда в жизни не усматривали ничего расового во фразе «белое Рождество».

— Чёрный, — сказала она, наконец.

Бесси сидела у окна. Они откинули встроенные в спинку переднего сиденья столики и оказались фактически заблокированными до тех пор, пока не выпьют принесённые напитки. Это был идеальный момент — она не сможет отговориться необходимостью посетить уборную. Дэррил сделал глубокий вдох. Ему не хотелось говорить громко — не хотелось, чтобы услышали другие пассажиры.

— Вы знаете, что я знаю то, что знаете вы, — сказал он.

Она на мгновение пришла в замешательство, вероятно, пытаясь распутать многочисленные «знаю», но потом подняла голову и вызывающе выставила подбородок.

— Нет закона против мыслей, — сказала она. — Тут не Советский Союз.

Он нахмурился; она и вправду очень стара. Он попытался пошутить:

— И не Китай.

Но она уже взвилась.

— Именно. Я могу думать всё, что пожелаю.

— Да мэм, можете. Я не могу вам воспрепятствовать. Но…

Бесси, казалось, была довольна, что он замолчал; она повернулась и стала смотреть на облака — вероятно, радуясь, что все они белого цвета.

— Но, — продолжил Дэррил, — я хороший человек, мэм. Я каждый день служу своей стране. Я добр к моей матери, к моим братьям и сёстрам. Я не такой, каким вы меня — каким вы нас считаете.

— Я о вас ничего не знаю, — сказала Бесси.

— Совершенно верно, мэм.