Ветер пригнал снег к городским стенам, оставив берег относительно чистым. Когда мы проехали город, справа начались скалистые утесы, уходящие ввысь более чем на тридцать метров.

Перебирая воспоминания о моем прежнем житье в Орсино, я не находил в них никакого «старины Гектора», хотя, возможно, тогда его еще не называли старым. Судя по всему, он был одним из тех выброшенных на берег моряков, которые, не имея сил расстаться с морем, живут тем, что оно им пошлет. А посылает море не так уж много. Это я понял, подойдя к лачуге ненамного больше собачьей конуры, построенной из случайно прибитого к берегу плавника. Сбоку высилась куча каких-то жалких сетей, а рядом валялось несколько вместительных посудин. На грубо сколоченном настиле примостилась жалкая лодчонка. Она выглядела такой хлипкой и несуразной, что я не рискнул бы забраться в такую колымагу даже на суше, не говоря уже о том, чтобы пройтись в ней по опасно-игривым морским волнам.

Увидев поднимающееся из-за хижины тонкое облачко дыма, я прошел туда и обнаружил небольшой очаг. Возле него сидел на корточках тощий старик, укутанный в одеяла, настолько изодранные, что он мог с тем же успехом накинуть на себя и сети. Он запекал на костерке небольшую рыбу, поглядывая на нее скорее с вялой покорностью, чем с аппетитом.

— Приветствую вас, Оборванец, — сказал я, слезая с Зевса. — Я ищу мудрого старца по имени Гектор.

— Вы нашли его, — сказал он. — Каким это словом вы обозвали меня?

— Так почтительно обращаются к старейшинам в моих родных краях.

— Да? А то мне показалось, что вы изрекли что-то оскорбительное. Но не принесли ли вы чего-нибудь выпить, добрый пилигрим?

Подойдя к Зевсу, я развязал седельную сумку и извлек оттуда бутыль с вином и полкаравая хлеба. Открыв пробку, старик принюхался и одобрительно кивнул.

— Из «Элефанта», — сказал он. Это было утверждение, а не вопрос. — Вы потратили время попусту, если решили поразвлечься, докучая мне какими-то сказками.

— Разве я отрываю вас от дел?

— Да нет, какие уж зимой дела. Болтовня — мой единственный товар в это время года. Для крабов и мидий слишком холодно, холодновато и для выпаривания соли, а корабли убрались на юг вместе с птицами, сообразив, что здесь нечем поживиться. Поэтому народ, располагающий временем, приходит навестить безумного старину Гектора, чтобы послушать его болтовню.

— Никто не называет вас безумным.

— Но старым-то называют, — огрызнулся он.

Я пожал плечами.

— Ну да, я стар. Дряхлый старик, и ноги болят с наступлением холодов. Но глаза еще зорки, как прежде. Вы с вашей лошадью прибыли сюда вчера на лодке с какого-то торгового судна.

— Верно.

— Значит, у вас водятся деньжата.

— В моих кошельках больше надежд, чем звонкой монеты.

— А у меня нет ни того ни другого. Стоит ли говорить о моей жизни? Забытое начало, захватывающая середина да унылый конец.

— Не такой уж унылый в последнее время, судя по тому, что я слышал. Мне говорили, вы видели, как погиб герцог.

Он решил проверить жаркое, поднес рыбу к носу и стал обнюхивать ее со всех сторон, подозрительно поглядывая на меня.

— Ну видел, — грубо сказал он. — И предпочел бы больше не вспоминать об этом. Чистый ужас. А с чего вы вдруг так заинтересовались?

— Вы рассказываете истории. А я собираю истории. Обещаю не вторгаться на вашу территорию, но мне хотелось принести новые истории моему господину.

— Зачем?

— Он любит послушать заморские сплетни. — Я подбросил монету. — Нужен ли более веский довод?

Старик жадно проводил ее глазами.