— Раньше вы катались когда-нибудь в таксомоторе? — спросил Квистус.
— О, да. Конечно, — ответила она своим звонким голоском. — У дадди был в Шанхае автомобиль и он часто брал меня с собой.
Ее губы задрожали, слезы брызнули из глаз и, задыхаясь от плача, она прижалась к Клементине.
— О, дадди!.. Я хочу дадди!..
Клементина возмутилась.
— Зачем вы ей напомнили об отце, расспрашивая об автомобиле?
— Мне очень жаль, — оправдывался Квистус, — но откуда же я мог знать?
— Совсем мужчина, — кипятилась она, — ни на грош здравого смысла…
За обедом она извинилась в своей обычной резкой манере.
— Я была неправа насчет автомобиля. В самом деле, откуда вы могли знать? Вы могли заговорить о паровом котле, и он мог также оказаться у ее дадди. Бедная крошка…
— Да, бедная крошка, — задумчиво согласился Квистус, — не знаю, что из нее выйдет.
— Это будет нашим делом, — значительно возразила она, — вы, кажется, этого до сих пор не учитываете?
— Не совсем… Я еще должен привыкнуть к этой мысли…
— Вчера, — заметила Клементина, — вы заявили, что влюбились в нее.
— Многие мужчины, — слабо усмехнулся Квистус, — влюблялись в особ вашего пола, но не знали, что с ними делать.
Лицо Клементины смягчилось.
— Вы, кажется, становитесь более человеколюбивым. Кстати, у нас есть еще один вопрос, который нужно разрешить. Скажите, пожалуйста, думаете ли вы все продолжать свои дьявольские намерения по отношению к Томми Бургрэву?
Этот вопрос висел у нее на языке уже двадцать четыре часа — с тех пор, как он казался выздоровевшим. С большим самообладанием она выжидала удобного случая. Теперь он как раз представился, и Клементина была не из тех, которые легко выпускают его из рук. Квистус положил ножик и вилку и откинулся на спинку стула. Зная ее привязанность к юноше, он уже давно поджидал с ее стороны намеков по этому поводу. Но ее прямая атака смутила его. Не должен ли он давать отчет в своих дьявольских начинаниях? Это до сих пор не приходило ему в голову. Он намеревался, лишив его наследства, написать ему об этом, попутно сообщая о положенных на его имя выигранных на скачках деньгах. Но мысль о плагиате заставила его отказаться от этого намерения, а затем он и совершенно забыл об этом до сегодняшнего дня.
— Прежде всего, — начал он, смотря в тарелку, — я не лишил Томми наследства; я не прекратил ему выдач и положил на его текущий счет большую сумму.
Клементина подняла брови и уставилась на него. Он, кажется, рехнулся более чем когда-либо! Лжет он или нет? Томми ей ни слова не говорил ни о чем подобном. Томми был воплощенная искренность.
— У мальчика нет ни пенни, кроме пятидесяти фунтов, оставленных ему матерью.
Он спокойно встретился с ее пронизывающими черными глазами.
— Я сообщаю вам действительные факты. Он мог быть не уведомлен об увеличении его капитала. — Он провел рукой по лбу, вспоминая о миновавшем, странном периоде.
Очевидно, он говорил истину. Все это было очень загадочно.
— Для чего же, во имя Бедлама, сыграли вы с ним всю эту комедию?
— Это другой вопрос, — сказал он, избегая ее взгляда. — Я хотел подвергнуть испытанию его любовь к искусству.
— Вы можете утверждать это сколько хотите, но я вам не верю.
— Я попрошу у вас, Клементина, — ответил он, — как большого одолжения, предать все это забвению. |