– Ты в точности мать.

Обычно эта фраза означала, что отец выбрасывает белый флаг, но сейчас Бенбрука продолжали мучить сомнения. Ребекка вновь отвернулась к окну – не игнорируя дальнейшие слова родителя, однако воспринимая их вполуха. Теперь, когда отец напомнил ей о предстоящих опасностях, девушка ощутила, как в сердце впиваются холодные коготки страха.

Неуклюжие постройки туземного городка Омдурмана, видневшиеся на противоположном берегу реки, серовато-желтые, как и пустыня, которая их окружала, подрагивали в знойном мареве и казались почти игрушечными. Несмотря на очевидную безобидность, от домишек исходила некая угроза, ощутимая так же явственно, как и обжигающе-горячие лучи солнца. Смертельный характер этой угрозы подчеркивал не стихавший ни днем, ни ночью грохот барабанов. Гулкие звуки разносились над водной гладью подобно ударам сердца, бьющегося под панцирем ужасного монстра. Он представлялся Ребекке мохнатым пауком, что сидит, поблескивая крошечными глазками, в центре своей паутины, исполненный неодолимой жажды человеческой крови. Осталось совсем немного, и этот монстр, вместе с сородичами, придет, чтобы пожрать их. Зябко поведя плечами, Ребекка заставила себя вслушаться в голос отца.

– Я еще раз готов подтвердить: да, ты так же отважна, как твоя мать. И так же упряма. Но подумай о малышках, Бекки. Подумай о них, ведь теперь и они стали твоими!

– Свой долг перед девочками я ощущаю ежеминутно, папа. – Ребекка с трудом подавила вспыхнувший в груди гнев и улыбнулась: улыбка всегда смягчала сердце отца. – Однако не могу не думать и о тебе. – Она подошла к креслу, в котором сидел Бенбрук, мягко положила руку ему на плечо. – Если ты поедешь с нами, я буду спокойна.

– Это невозможно, Бекки. Мое место – тут. Я генеральный консул ее величества. Мне доверено слишком многое. Я остаюсь здесь, в Хартуме.

– Значит, я тоже, – спокойно сказала она, проведя пальцами по волосам отца.

В шевелюре Бенбрука, все еще по-юношески жесткой и густой, змеились частые седые нити. Консул ее величества недаром считался очень красивым мужчиной; дочь любила расчесывать щеткой его волосы, заботливо подравнивать и без того аккуратные усы – испытывая ту же гордость, что когда-то наполняла сердце ее матери.

Бенбрук тяжело вздохнул, собираясь продолжить нелегкий спор, но в этот момент за окном послышались детские крики. Отец и дочь замерли. В следующее мгновение Ребекка бросилась к окну, консул же рывком поднялся из кресла. Хвала Господу, в криках звучало не смятение или боль, а восторг.

– Они в сторожевой башне, – сообщила Ребекка.

– Но им туда нельзя! – воскликнул отец.

– Им много куда нельзя, – согласилась Ребекка, – однако именно там ты чаще всего их и находишь.

Распахнув дверь, она быстрым шагом двинулась по выложенному камнем проходу. В дальнем его конце начиналась винтовая лестница в башню. Ребекка приподняла полы длинной юбки и проворно заспешила вверх по ступеням. За ее спиной, сохраняя достоинство, вышагивал отец. На верхней башни в глаза дочери ударил яркий солнечный свет.

Обе девочки находились в опасной близости от невысокого парапета. Поймав их за тонкие ручонки, старшая потянула сестер к себе. С площадки открывался великолепный вид на Хартум: скопище плоских крыш тут и там прорезали острые иглы минаретов; на много миль к югу и востоку уходили рукава Нила.

Саффрон попыталась выдернуть ручку из крепкой хватки Ребекки.

– «Ибис»! Да посмотри же, там «Ибис»!

Из двух младших сестер Саффрон была более высокой и смуглой, своевольной и непокорной, как мальчишка.

– «Неустрашимый ибис», – уточнила Эмбер, хрупкое и изящное создание с ангельским даже в минуты волнения голоском.