Голубой взгляд Гвендолин обратился на Сарьона. Женщина озадаченно посмотрела на него.

— Почему они не говорят со мной? — спросила она.

— Госпожа, — беспомощно развел руками каталист, не зная, как отвечать, — мертвые Тимхаллана не привыкли разговаривать с живыми. Никто не слышал их много сотен лет. Может, они потеряли голоса. Потерпи немного.

Он ободряюще улыбнулся ей, но в его улыбке была печаль. Он никак не мог позабыть веселую, смешливую девушку шестнадцати лет, которая стояла перед ним во Вратах Мерилона с букетом цветов в руке. Глядя в ее голубые глаза, он вспомнил рассвет той первой любви, от которой эти глаза сияли и лучились. А теперь единственным светом в них был неестественный блеск безумия. Сарьон вздрогнул, гадая, какие ужасы заставили ее убежать из мира живых в темное царство мертвых.

— Наверное, они чего-то боятся, — сказала она, и Сарьон понял, что она говорит не с ним и не с мужем, а с пустым пространством. — Они так хотят что-то сказать, предупредить... Они хотят говорить, но не могут вспомнить как.

Сарьон глянул на Джорама, несколько ошарашенный серьезностью ее слов.

— Неужели она и правда...

— Видит их? Говорит с ними? Или она безумна? — Джорам пожал плечами. — Мне говорил, — он осекся, темные его брови снова сошлись вместе, — один понимающий в этом человек, что она могла бы стать некроманткой, одной из этих древних чародеек, которые могли общаться с мертвыми. Если это так, то вполне логично, — Джорам криво усмехнулся, — что она вышла замуж за Мертвого.

— Джорам, — сказал Сарьон, наконец сумев сформулировать мучивший его вопрос. — Зачем ты вернулся? Неужто ты вернулся к... чтобы... — Голос его дрогнул, и каталист увидел по темным глазам Джорама, что тот ждал этого вопроса.

И все же Джорам не ответил. Наклонившись, он поднял с песка Темный Меч и бережно вложил его в ножны. Погладил мягкую кожу, несомненно думая о том человеке, который сделал ему этот подарок.

— Ваше высочество, — пробормотал Джорам, качая головой. Или Сарьону только послышалось?

— Как же, Джорам? — переспросил каталист.

Джорам по-прежнему не отвечал на невысказанный вопрос, который эхом звучал вокруг, словно немой крик Дозорных. Сорвав с себя одежду, он надел на обнаженный торс перевязь так, чтобы ножны оказались у него на спине. Когда он надежно закрепил их — магия ножен заставила меч уменьшиться в размерах, — Джорам снова надел свои белые одежды, крепко перетянув их поясом, а затем набросил на плечи плащ.

— Как ты себя чувствуешь, отец? — вдруг спросил он. — Ты в состоянии идти? Нам надо найти укрытие, развести костер — Гвендолин замерзла.

— Я вполне в состоянии идти, — ответил Сарьон, — но...

— Отлично. Тогда идем. — Джорам сделал шаг, затем остановился, ощутив руку Сарьона у себя на плече. Он не обернулся, и каталист был вынужден приблизиться, чтобы заглянуть в его лицо.

— Зачем ты вернулся, Джорам? Выполнить Пророчество? Ты пришел уничтожить мир?

Джорам не смотрел на священника. Он не сводил взгляда с гор впереди.

Спустилась ночь. Замерцали первые вечерние звезды, и зазубренные пики теперь были видны лишь потому, что заслоняли часть сияющих в небе огоньков. Джорам так долго стоял в молчании, что из-за черного горизонта успела подняться луна, и ее одинокое бесстрастное белое око взглянуло вниз, на три фигурки на границе мира.

При свете луны Сарьон увидел кривую полуулыбку на губах Джорама.

— Для меня прошли десять лет, мой друг, мой отец, если я могу тебя так называть.