— Он оскорбил государство в лице сената, — шептали магистраты.

— Божественный император, — сказал princeps senatus, бледнея от негодования. — Римский сенат и народ награждают тебя за твои неустанные заботы о республике. В твою честь будет посвящен храм Юпитеру Юлию, месяц квинтилий назван июлем, даровано право быть похороненным в померии и разрешено набрать себе охрану из всадников и сенаторов…

Цезарь хотел было встать, чтобы поблагодарить, но Корнелий Бальб удержал его:

— Неужели ты, Цезарь, не считаешь себя выше всех этих мужей?

Сенаторы удалились с негодованием.

— Пусть возмущаются, — со смехом сказал Антоний, — а ты, император, делай, что находишь нужным… хотел бы опросить, кого ты намечаешь начальником конницы?

— Лепид должен уехать в свою провинцию, и я думаю назначить Гая Октавия…

Лицо Антония омрачилось.

— Скажи, тебя не удовлетворяет мой выбор? — спросил Цезарь. — Может быть, ты желаешь сам быть начальником конницы? Но я хотел, Антоний, взять тебя с собой в Парфию…

— Император! — радостно воскликнул Антоний. — С тобой — хоть к гипербореям!..

Однажды Лепид, войдя к Цезарю, сказал:

— Зачем ты распустил всю свою охрану? Сенаторы и всадники могли бы защитить тебя если не мечами, то своими телами, а испанские рабы сильны, ловки и выносливы…

— Достаточно с меня ликторов, — пробормотал Цезарь.

— Не забудь, что в разных местах столицы происходят ночные сборища недовольных… Берегись заговора, друг, не доверяй помпеянцам… Они льстят тебе, а за спиной — оскорбляют. А ты поступил с ними как отец, обласкал и возвратил имущество…

Цезарь кликнул скрибов.

— Завтра я издам эдикт, в котором объявлю, что я обо всем осведомлен, а лиц, злословящих на меня, буду привлекать к ответственности…

— Увы, друг! — вздохнул Лепид. — Ты очень мягок… Сулла поступил бы иначе… При нем даже страшно было подумать о заговоре против власти!..

— Но я не Сулла, не враг рода человеческого, — улыбнулся Цезарь, — я хочу управлять гуманно, и горе тому, кто посмеет поднять руку на Цезаря, отца отечества, вождя народа, диктатора и императора!..

— И царя, — прибавил Лепид. — Разве не приветствовали тебя этим именем два плебея?

— Да, но виноваты в этом народные трибуны: они хотели обвинить меня в стремлении к монархии, а когда это им не удалось, они потащили подкупленных плебеев в тюрьму… Я сместил этих трибунов и изгнал из сената…

— И ты был прав! Сколько еще грязи и подлости в сердцах людей!

В день февральских ид в Риме праздновались Луперкалии, торжество в честь бога Фавна, именуемого Луперком, охранителем стад от волков. После жертвоприношения в Палатинской пещере шкуру убитого козла резали на ремни, и нагие юноши бегали с ремнями в руках по городу, направляясь к форуму.

Сидя на трибуне среди форума в одежде триумфатора, Цезарь, недавно назначенный сенатом и народом пожизненным диктатором, имевшим право самовольно объявлять войны и заключать мир, казался всем монархом. И, в самом деле, не был ли он царем, всемогущим властелином Италии и провинций?

Так думали помпеянцы и умеренные цезарьяицы.

Диктатор смотрел на знатных юношей, густо намазанных маслом, которые бегали по форуму с бичами и наносили удары женщинам, становившимся на их пути — древнее поверие, что удары способствуют супружескому благополучию или зачатию.

Цезарь ждал Антония.