Перед мэрией Уинтер кружился в подобии жутковатого танца с долговязым нескладным мужчиной, в котором можно было с трудом

опознать секретаря Годфри Майера, и один пожирал другого – вопрос лишь в том, кто успеет первым.

Судя по изморози, которая покрывала всю площадь, секретарь уже проиграл, хотя и не знал об этом.

Уилки же шёл, словно ориентируясь на неслышный для других запах, безошибочно отыскивая заражённых. Некоторые из них выглядели так, словно в одну оболочку пытались запихать сразу двоих – таких ещё можно было спасти, выдернуть паразита. От других оставался один сосуд, а внутри плескалось хищное, чёрное, бессмысленное. Таких часовщик не щадил. А Морган потерял к ним последнюю жалость, когда увидел, как распухшая, с виду похожая на восковую куклу тварь кормит младенца не молоком, а вязкой тёмной дрянью. Сам себя не помня от ярости, он поднял руку и ударил наотмашь; тень лопнула с гулким хлопком, оставив лишь чёрные, быстро сохнущие пятна на стенах.

Сложнее было справляться с разломами. Они прятались по всему Форесту, большие и маленькие. Уилки брался за края – и смыкал их, а Морган прикасался ко шву и запаивал створки навсегда. Тени, словно предчувствуя поражение, рвались из воронок, позабыв о

сварах.

– Брысь, брысь, – нервно бормотал часовщик, спихивая их обратно мыском ботинка. – Ненавижу слизняков, что же это такое…

Внутри школы танцев теней собралось столько, что он невольно отступил на шаг, и выражение лица у него сделалось стоическим, как у очень, очень храброй девицы, окружённой полчищами жирных, мерзких, пищащих мышей. Морган покачал головой, едва сдержав улыбку, прошёл мимо и заглянул в воронку…

…А потом позволил тем, кто полз наружу, просто увидеть то страшное, голодное, что с самого начала жило у него внутри.

Тени замерли на секунду, а затем с удвоенным энтузиазмом ринулись обратно в воронку.

– Теперь закрывай, – фыркнул он, отходя от края. – Мерзкие бяки ушли.

– Позадирай нос ещё, мальчишка, – ворчливо откликнулся Уилки, но уголки губ у него дрогнули.

Когда воронка исчезла, то школа рассыпалась в пыль за одно мгновение, и на её месте остался лишь огромный высохший пустырь.

На перекрёстке у холма часовщик приостановился и обернулся.

– Всё почти кончено. Из заражённых осталось только трое. Двое там, наверху, – указал он в сторону особняка Костнеров – А

третий…

Морган понял сразу.

– Мой отец. – Он помолчал несколько секунд, принимая решение. – Иди к Костнерам, наверх. Дома я сам справлюсь.

– Уверен?

Золотистый свет глаз Уилки померк от тщательно скрываемой тревоги.

– Да. Если у кого и есть шанс спасти его, то у меня.

– Ты можешь столкнуться с тем, что и представить себе не можешь, – тихо ответил часовщик. – Но если не сомневаешься, то иди.

– Можно подумать, что вам позволят, мальчики, – раздался рядом издевательский голос. – Слишком долго вы резвились. Я тоже кое-

что могу.

На лице Уилки появилось выражение брезгливой скуки:

– А, это ты.

Морган обернулся мгновенно:

– Кристин.

Она стояла в конце улицы. С момента последней встречи ничего не изменилось, только руки снова были целы. Всё тот же силуэт, словно у оплывшей траурной свечи; всё то же чёрное платье до колена, водянистые глаза и ямочки на щеках, словно карандашом ткнули в податливое тесто. Фонари вокруг неё не горели, а асфальт под каблуками серых лаковых туфель прогибался, подобно плёнке, плавающей на поверхности чана со смолой.