– Томми Костера.

– Точно. Ну, мне пришлось выпить около девятнадцати чашек спитого чая и выслушать всю историю его жизни, после чего он послал меня в другой дом за углом, где я нашел твою мать, выпил еще столько же спитого чая и выслушал историю ее жизни. Когда я, наконец, получил твой адрес, то уже опоздал на последний поезд в Оксфорд, так что перекантовался до утра – и вот я здесь. У меня всего лишь несколько часов – мое судно завтра отплывает.

– У тебя отпуск? Ты демобилизовался?

– Вот уже три недели, два дня и девяносто четыре минуты.

– Что ты будешь делать по возвращении домой?

– Заниматься семейным бизнесом. В последние пару лет выяснилось, что я потрясающий бизнесмен.

– Что за бизнес у вашей семьи? Ты никогда мне не рассказывал.

– Грузовые перевозки, – коротко ответил Кортоне. – А ты? Ради Бога, что ты делаешь в Оксфордском университете? Что ты изучаешь?

– Еврейскую литературу.

– Ты шутишь.

– Я писал на иврите еще до того, как пошел в школу, разве я тебе не говорил? Мой дедушка был настоящим ученым. Он жил в маленькой душной комнатенке над булочной на Майл‑Энд‑Роуд. И сколько я себя помню, я просиживал у него все субботы и воскресенья. И никогда не сетовал – мне это нравилось. Да и в любом случае, что еще я могу изучать?

Кортоне пожал плечами.

– Не знаю… может быть, атомную физику или менеджмент. Зачем вообще учиться?

– Чтобы быть счастливым, умным и богатым.

Кортоне покачал головой.

– Как всегда, у тебя замысловато. Девочки тут есть?

– Маловато. Кроме того, я занят.

Ему показалось, что Дикштейн слегка покраснел.

– Врешь. Ты никак влюблен, дурачок. Я‑то вижу. Кто она?

– Ну, честно говоря… – Дикштейн явно смутился. – Она не нашего круга. Жена профессора. Экзотическая, умная и самая прекрасная женщина, которую я когда‑либо видел.

Кортоне изобразил сочувственную физиономию.

– Боюсь, что тебе ничего не светит, Нат.

– Знаю, но все же. – Дикштейн встал. – Ты сам увидишь.

– Я могу встретить ее?

– Профессор Эшфорд устраивает вечеринку. Я получил приглашение. И как раз собирался, когда ты пришел. – Дикштейн потянулся за пиджаком.

– Прием в Оксфорде, – протянул Кортоне. – Ну и поражу же я своих в Буффало!

Стояло прохладное солнечное утро. Бледноватые лучи солнца омывали светом замшелые стены старых зданий. Они шли в молчании, которое не тяготило их, засунув руки в карманы, чуть ссутулясь, чтобы противостоять режущему ноябрьскому ветру, который свистел вдоль улиц. Кортоне пробормотал:

– Ну и холодрыга, мать ее…

По пути им встретилось всего несколько человек, и, отшагав с милю или около того, Дикштейн показал по другую сторону дороги на высокого человека с университетским шарфом вокруг шеи.

– Это русский, – сказал он и крикнул: – Эй, Ростов!

Русский поднял глаза, махнул им и перешел на их сторону. У него была короткая прическа армейского образца, пиджак массового пошива болтался на его высокой худой фигуре. Кортоне начало было казаться, что в этой стране все, как на подбор, тощие.

– Ростов учится в Баллиоле‑колледже, таком же, как и я. Давид Ростов, я хотел бы представить вам Алана Кортоне. Мы с Аланом вместе воевали в Италии. Идете к Эшфорду?

Русский торжественно склонил голову.

– За бесплатной выпивкой – куда угодно.

– Вы тоже интересуетесь еврейской литературой? – спросил Кортоне.

– Нет, я изучаю тут буржуазную экономику, – ответил Ростов.