— Нет, я иностранец.

— Немец? У вас такой акцент…

— Нет, я — русский.

— О-о, русский.

Слова продавца запутались в непонятных интонациях — разочарование, испуг, брезгливость, уважение. Он явно не знал, как отреагировать на признание клиента. Клиент тем временем рассматривал выставленный на витрине арсенал и, кажется, уже забыл о своей просьбе. Лицо его приобрело совершенно бессмысленное выражение, он уперся взглядом в витрину и, похоже, потерял всякую связь с реальностью, полностью уйдя в себя.

— Эй! — Лариса хлопнула его по плечу. — Леша, ты что, заснул?

Продавец внимательно смотрел на странного посетителя. Время от времени в газетах часто публиковались материалы о деяниях русских бандитов в Нью-Йорке, и сообщения эти потрясали местных жителей жестокостью разборок и бесстрашием новоявленных мафиози. Этот-то вроде сопляк совсем с виду, а кто знает, что у него на уме? Сейчас молодой человек по ту сторону прилавка производил впечатление до бесчувствия обожравшегося наркотиками. Девица, вошедшая с ним, еще раз толкнула своего дружка и что-то крикнула ему на своем варварском наречии. Парень тряхнул головой и молча пошел к выходу.

На улице Лариса снова взяла его под руку:

— Что с тобой? Не выспался, что ли?

— Вспомнил кое-что. — Алексей уже улыбался. — Ерунда, не обращай внимания.

В компьютере Тусклого были досье на всех его подчиненных. История и круг знакомых Кеши не были ничем из ряда вон выходящим. Михаил краем глаза смотрел, как Барон переписывает адреса нью-йоркских знакомых Иннокентия Гриценко неожиданно аккуратным, мелким, убористым почерком в объемную записную книжку. «Кем же он все-таки был в Союзе?» Барон всерьез начинал интересовать его: если бы не эта идиотская история с неопределенным еще концом, в которую он вляпался, с Бароном следовало бы пообщаться поближе. Правда, шеф не поощрял такого рода контакты между сотрудниками, он не любил альянсов, не санкционированных им в интересах дела. В общем, Тусклый это поддерживал — руководство Мясницкого много лет обеспечивало бесперебойную и прибыльную деятельность фирмы.

Да, фирма. Михаил занимался в ней примерно тем же, чем промышлял и на родине, правда, работа в Штатах имела несколько иной профиль. Миша Рахманинов не стал пианистом, на что провоцировала его редкая фамилия, но деловым человеком ему стать удалось. В Москве его уважали многие: и коммерсанты, и бандиты, тогда называвшие себя еще новым, модным словом «рэкетиры». Миша никогда никого не подводил или, по крайней мере, старался этого не делать, был вхож ко многим авторитетам преступного мира так же, как и к заместителям министров, парламентариям, знали его и телевизионщики, и газетчики. Светским человеком был Миша Рахманинов. Но при всем этом на первый план никогда не лез. Там он еще не был Тусклым — эта кличка прилипла уже в Америке, но одним из его принципов было — не сверкать. Не выделяться из толпы — будь то очередь у гастронома или оживленно беседующие дипломаты на очередном приеме в консульстве.

Миша передвигался по стремительно капитализирующейся Москве на замызганных «Жигулях», костюмы носил недорогие и покупал их в государственных магазинах, не подгоняя потом по фигуре, что замечательным образом обезличивало Рахманинова. Немодные, вероятно, никогда, мешковатые брюки, пиджаки, лишь с легким намеком на форму, свитерки, ботиночки отечественного производства (сносу нет!) — не на чем было остановиться самому придирчивому взгляду, не за что зацепиться на Мишиной фигуре. Однако принимали его все, кто внезапно оказывался ему нужен, — если и не знали лично, то рекомендации у Рахманинова были самые положительные, настолько же крепкие, насколько и разнообразные.