Между тем расстояние между нами и им увеличивалось, он начал превращаться в точку и вдруг неожиданно свернул с просеки в лес. Данила прибавил ходу. Минут через десять мы стояли в том месте, где снежный человек свернул с твердого снежного наста в рыхлый снег. Я думал, что хоть тут мой дружок остановится, но он потянул меня за собою. Проваливались не только мы с Данилой, но проваливался и троглодит. Вот одна нога его провалилась, вот вторая. Идти следом за ним было намного легче. Там где его снег держал, мы шли за ним след в след, а места, где он барахтался в снегу, мы обходили стороной.

Упорство в любом деле приводит к зримым результатам. Когда я от усталости свесил набок язык, Данила неожиданно остановился. Мы стояли в густом лесу, ели мохнатыми лапами со всех сторон готовы были дотянуться до нас.

– Гляди! – Данила кивнул головой вперед, – Сдох!

Вглядевшись получше, я заметил, метрах в пятидесяти снежного человека. Он стоял перед завалом. Сплошной бурелом из лежащих крест-накрест елей и сосен преграждал ему дорогу. Смерч, что ли здесь пронесся? Можно было подумать, что кто-то неведомый специально устроил здесь засеку из поваленных вековечных деревьев.

Троглодит и мы почти одновременно увидели друг друга. Первым тронулся снежный человек. На этот раз не было слышно ни воинственного клича, ни гневного вопля. Он молча полез через завал и неожиданно провалился.

– Куда он делся? – спросил Данила.

Вопрос был излишен. Из завала, из того места, где исчез снежный человек, раздался грозный, злобный рык, перекрываемый несмолкаемо– пронзительным душераздирающим воплем непонятного происхождения. Сатана с ведьмой могли устроить такой шабаш. У меня снова волосы на голове встали дыбом. Вскользь мелькнула мысль, что с охоты я вернусь седым. А непонятное действо развивалось по своим лесным законам.

Снежный человек выкарабкался из провала, но не один. С гневным ревом вслед за ним появился бурый медведь. Троглодит видимо провалился в берлогу. Потревоженный мишка не мог простить волосатому гостю столь бесцеремонного вторжения в собственный дом и погнался за ним. Троглодит, как Наполеон по старой смоленской дороге, отступая по уже хоженому пути, бежал прямо на нас, а медведь сзади вскидывал в прыжках свою грузную тушу. Он нагонял снежного человека.

– Ружье готовь! – гаркнул Данила. Сам он уже вел стволами за приближающимися лесными спринтерами. Трагедия разыгралась прямо на наших глазах. В трех метрах от нас медведь догнал снежного человека и подмял его под себя. Мне показалось, что я услышал даже хруст ломаемых костей. Медведь стал рвать шкуру троглодита, она издавала звук не поддающейся когтям плотной, прорезиненной ткани. Когда медведь выпрямился, чтобы со всей силы обрушить на снежного человека удар лапы, Данила выстрелил из обеих стволов. Мишка рявкнул, упал на троглодита и стал сучить лапами. Данила переломил ружье и пробовал вытащить патроны. Они не вынимались. Тогда он выхватил у меня из рук фузею и приблизившись к хрюкающему медведю, вложил ему в ухо конец ствола и нажал курок.

Хлопок. Мишка клюнул носом и окончательно затих. Данила сделал новую рокировку, фузею отдал мне, а сам занялся двустволкой. Выцарапав бумажные гильзы, он вставил новые патроны. И лишь после того, как у него в руках оказалось заряженное ружье, мой дружок выдохнул:

– Кабы видмедь его насмерть не заломал!

– Кого его?

– Сейчас посмотрим!

Мой дружок предлагал мне подойти к этой горе: шкур, мяса и ужаса. А я бестолково хлопал глазами и понимал, что рядом смерть махнула крылом, и накрыла не нас с Данилой, а невинных лесных обитателей. Человек – венец природы, дышал, а его младшие братья – медведь и снежный человек были на пути к вечности. И вдруг из-под этой недвижной мохнатой горы донесся стон.