У тех и других шкура пестрая, характер коварный, они привыкли спать, свернувшись клубком, а когда раздражаются, издают неприятный запах».
Я усмехаюсь. Дверь скрипнула: это Песси выходит из ванной, усталый и довольный, облизывая губы маленьким красным язычком, похожим на язычок пламени. Он бросается прямо на диван и сворачивается клубком у меня на коленях. Опьяняющий запах можжевельника бьет в ноздри. Прикосновения разгоряченного, возбужденного охотой тела к моим бедрам непереносимы. Песси лениво слизывает следы крови. Я едва ли не бессознательно привлекаю его чуть ближе — осторожно, почти незаметно, и в ту минуту, когда его горячая спина касается моего живота, извергаюсь, как вулкан.
Сердце бьется, как отбойный молоток Спина Песси и мои бедра перепачканы спермой, я изо всех сил стараюсь не думать о том, что только что произошло. С трудом откладываю в сторону старую книгу, и Песси тут же отодвигается, не потому, что рассержен, а потому, что хочет устроиться поудобнее — ведь его умывание прервали, а я спихиваю его с колен почти насильно и так торопливо, что он вздрагивает, выскальзывает в прихожую и там пытается взобраться на полку для шляп. Крепкими задними лапами он наносит удар по зеркалу в прихожей. Рама со стуком падает на ковер в тот самый момент, когда я бросаюсь в ванную, чтобы смыть с себя позорную слизь.
СТАРИННЫЕ ПЕСНИ
ФИНСКОГО НАРОДА-1929-
VII: 1, 375. «СВАТОВСТВО У ЛЕШЕГО».
ЗАПИСАНО В ДЕРЕВНЕ УОМА,
ИМПИ-ЛАХТИ, ОТ ТРОФИМА СОЗОНОВА
— Что вы будете за люди?
— Рыбу неводами ловим.
— А кого идете сватать?
— Дочерей берем у тролля,
из подземного народа.
АНГЕЛ
Я не хотел этого, но я должен.
Песси сидит в детской коляске, которую я нашел в подъезде. Сейчас ночь, коляска никому не понадобится. Я завернул его в дорожный плед, чтобы не шокировать встречных. Он подергивает ушами, ноздри дрожат от избытка впечатлений, производимых городскими запахами.
Под холмом Пюуникки, на опушке леса Пирккала я снимаю с Песси ошейник и поводок, которым он был привязан к коляске. Он глядит на меня оттуда — черный, голый и дрожит. Одинокая снежинка падает на его темную гриву и сразу же превращается в слезинку.
— Иди, — шепчу я. — Иди.
Песси дрожит еще сильнее, я чувствую, как трясутся у меня руки, ставлю его на снег, разворачиваю коляску и направляюсь обратно к городу, стараясь не оглядываться.
Скрип моих сапог, шагающих по тропинке — это звук безнадежности. Но вдруг к нему добавляется другой звук, резкий скрежет когтей, и, прежде чем я успеваю обернуться, кто-то, как тигр, вцепляется в мое правое бедро.
Это Песси, ухватившись всеми четырьмя лапами, повис на моей ноге и смотрит мне прямо в лицо с таким укором, что лучше бы он дал мне пощечину. Он издает слабое мяуканье. Он так дрожит, что я начинаю колебаться.
Он боится зимы. Он беззащитен, и это я сделал его таким.
МИКАЭЛЬ АГРИКОЛА.
ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРЕВОДУ ПСАЛТИРИ НА ФИНСКИЙ ЯЗЫК. 1551
Упыри жертвы тож получали,
Зане вдов приветили да замуж брали.
Разве эдакий народ не сбесился,
Каковой в них верил и молился?
Чертями и Грехом те полонялись,
Которые верили им и поклонялись.
АНГЕЛ
Зеркало лежит на ковре в прихожей.
Вместо того чтобы поднять его, я сижу на корточках рядом: я разучился действовать, утратил координацию движений.
Плед снова на диване. Песси все еще немного дрожит, но уже начинает успокаиваться. Он прижался спиной к теплой батарее, хвост подергивается, как стрелка чуткого прибора.
Потом он осторожно выходит в прихожую, он не может понять, почему я застыл в неподвижной позе с понуро опущенной головой. Зеркало на пушистом ковре напоминает небольшой пруд. |