– Главное, Михля, – избегать курятины, – сказал Петр Иванович, когда они с другом отмечали новоселье. – Тролль-мутант еще хуже, чем «новый русский». Нет данных. А я все-таки эмигрант.

    – Ты подменыш. Это совсем не то же самое, что эмигрант, – возразил Михля. Он выпил немножко водочки и очень раскраснелся.

    Петр Иванович обхватил его своей лапищей и удушающе прижал к себе.

    – Еще пара лет удачной охоты – и у нас будет все, что мы хотим.

    – А что мы хотим? – пискнул Михля.

    Петр Иванович выпустил его из объятий и удивленно заморгал, крепко вжимая ресницы в щеку.

    – Обувной магазин! Что же еще?

    – Обувной?.. – Михля быстро проглотил еще один стопарик водки.

    – Ты разве не хочешь?

    – Н-не знаю…

    – Зато я знаю, – с облегчением захохотал Петр Иванович. – Эх ты… Михля!

    * * *

    Постижение сущности обуви приходит к троллю в период полового созревания, поэтому для каждого тролля в стремлении обладать обувью заключается нечто от сексуального влечения.

    – Вот чего я совершенно не понимаю и, наверное, никогда не пойму, – признал Михля, когда Петр Иванович поделился с ним этим откровением о себе и своем народе.

    – Например? – Петр Иванович пошевелил бровями. – Например, чего ты не понимаешь конкретно?

    – Сексуальное влечение, – расхрабрился Михля и тотчас покраснел, хотя у него, разумеется, уже бывали разные отношения с женщинами, – это такая штука… Определенная.

    – Обувь, – сказал Петр Иванович, – еще более определенная штука.

    – Я хочу сказать, что влечение – оно всегда к определенной женщине, даже если ты с ней не знаком. Даже если это Мерилин Монро, понимаешь? Это невозможно и в то же время совершенно реально.

    – Нет ничего, что противоречило бы обуви, – отрезал Петр Иванович. – Ты думаешь о женщине и тут же думаешь об обуви. Одновременно. Это как запах любовницы, когда она в соседней комнате. Все очень реально.

    Михля, как всегда, утонул в рассуждениях приятеля и просто покорно кивнул.

    Некоторое время Михля не без напряжения размышлял об обуви, а потом просиял лицом при мысли о том, что и ему довелось сделать открытие, пусть даже худосочное, касающееся не «обуви-женщин» вообще, а его, Михли, в малой частности.

    – Мне кажется, – произнес Михля, – я только что открыл, в чем главная разница между мной и тобой.

    – Говори! – потребовал Петр Иванович. Было очевидно, что его это тоже взволновало.

    – Я всегда относился к обуви как к врагу, – сказал Михля. – Я ненавидел обувь с самого детства. Я видел в ней источник множества бед. Она всегда подводила меня. Она то промокала и служила причиной простуды, то рвалась. Сколько раз у меня в самый неподходящий момент отлетала подметка!

    – Не существует подходящего момента для отлетания подметки, – заметил Петр Иванович философски. – Но ты прав: когда случается так, это чрезвычайная гнусность. – Он нахмурился.

    Михля продолжал:

    – Вечно приходилось тратить на обувь то, что было отложено на какие-то другие, более интересные вещи… Более интересные для меня, – пояснил он торопливо.