– С чем опоздал? – спросил я.

    С психами надо разговаривать ласково. И не перечить.

    Он задергал ртом так быстро и страшно, что я замолчал и больше не произнес ни слова. Ну его совсем. Еще набросится. Я уж стал прикидывать, как бы мне ловчее от него удрать, но Гемпель, кажется, угадал мое намерение и схватил меня за локоть. Я поразился крепости его пальцев.

    – Вон хороший бар, – сказал он, указывая кивком на заведение, оформленное в темно-зеленых и золотых тонах – тонах дорогого бильярда.

    Мы забрели туда, взяли по коньяку. В зале никого не было, только в очень темном углу кто-то курил.

    Гемпель нагнулся ко мне через стол и приглушенно заговорил:

    – Все двери в том доме были заперты.

    Я сразу понял, что он вернулся к своему воспоминанию о посещении жилища Алии на Васильевском острове, и, как ни странно, почувствовал облегчение. Все лучше слушать связный рассказ, пусть даже полубезумный, чем гадать, что творится в мыслях собеседника, и быть вынужденным отвечать на его отрывочные и по большей части непонятные замечания.

    – Знаешь, Гемпель, – сказал я, – вообще-то людям свойственно держать двери своих квартир запертыми. Так, на всякий случай. Это старая традиция.

    Он грустно улыбнулся:

    – По-твоему, я – сумасшедший?

    – С чего ты решил?

    – Ты со мной так разговариваешь, как будто я псих.

    – У меня был опыт общения с психом, – сказал я. – С настоящим, из психушки. Он мне про буйных интересно рассказывал.

    – Я не буйный, – медленно проговорил Гемпель, – и, боюсь, не псих… Те двери были закрыты по-другому. Не так, как обычно.

    – Как дверь может быть закрыта необычно? – возмутился наконец я. – Ты хоть себя со стороны слышишь? Что ты несешь?

    – Я полностью отдаю себе отчет в том, что говорю, – ответил Гемпель. Я видел, что он совершенно серьезен. – Когда за дверью есть жизнь, она закрыта бережно. Тщательно. И в любое мгновение может распахнуться. Она… – Тут он криво усмехнулся: – Она дышит. Понимаешь?

    Я сказал «да», хотя ровным счетом ничего не понял.

    Гемпель не придал моему лицемерию ни малейшего значения. Он продолжал:

    – А те двери просто прикрывали мертвые помещения. Они были обшарпанные, с многократно смененными замками, с содранной обивкой, с какими-то выцветшими и покрытыми пылью квитанциями, засунутыми в щель… К ним никто не прикасался очень много лет. И все же за ними я угадывал нечто…

    – «Всюду жизнь», – глупо процитировал я и тотчас пожалел об этом.

    Лицо Гемпеля передернулось, как от физической боли.

    – Вовсе нет! – горячо возразил он и только тут обнаружил, что еще не допил свой коньяк. Он посмотрел на стаканчик с таким удивлением, словно только что впервые в жизни по-настоящему поверил в Санта-Клауса.

    – Я закажу тебе еще, – предложил я и подошел к стойке.

    Гемпель замер и сидел в той же самой позе все то время, пока я ходил. Стоило мне вернуться и сесть на место, как он ожил, словно в замочке, приводившем его в движение, опять повернули ключик.

    – За этими дверьми находилось нечто, – повторил Гемпель, – но назвать это жизнью нельзя ни в коем случае.