Вид у опешившего воина был такой, что один из мальчишек зазывал хихикнул. Но – в кулак. Не дай Ашшур попасть под руку рассердившемуся Алому!

А воин действительно рассердился. И схватился за меч. Шутки кончились.

Самериец, как ни в чем не бывало, сидел на корточках. В этом положении трудно было оценить его стать. Хотя по морщинам и серой от седины косе видно было, что немолод.

Алый, держа руку на оголовье меча, подступил к лесенке.

– Поднимайся, макака! – потребовал он. – Поднимайся, и я выпущу дерьмо из твоих кишок!

Самериец бесстрастно смотрел в пространство.

– Побрей ему башку, брат, – предложил первый солдат. – Срежь его грязный хвост, подаришь его золотарям!

Тот, кому рассадили лоб, вытянул из ножен меч.

– Верно, – сказал он. – Раз ты, обезьяна, не желаешь драться, я побрею твою медную башку, а меч подарю какой‑нибудь здешней девке. Ей он будет – в самый раз!

– Да, да, – поддержали в толпе зевак. – Побрей обезьяну, Алый!

Солдат шагнул на лесенку... и вдруг, кубарем, перевернувшись через голову, откатился назад.

Никто из зевак ничего не понял. Нужно быть воином, чтобы успеть увидеть происшедшее. Однако все увидели, что чужеземец уже на ногах и двумя руками, не по‑здешнему, держит перед собой меч.

Алый не пострадал. Он успел уйти от молниеносного выпада, хотя и не лучшим образом. Два его товарища тут же выступили вперед, прикрывая его. Но самериец не поспешил добить обидчика. Он медленно спустился по лесенке, низкорослый, широкоплечий, ставящий ноги носками наружу. Самериец был настолько не похож на обитателей Великондара, что зевакам он даже и не казался человеком.

Но Алые, по одному выпаду, уже оценили его по высшему рангу. Теперь воины знали – перед ними – настоящий боец. А значит развлечение будет на славу. Алые не сомневались в своей победе. Пусть на них был легкий доспех, а не боевой, но на самерийце и того не было. Кроме того, трое превосходных воинов – против одного. Какие могут быть сомнения?

Но шутить они перестали. Воин без нужды не оскорбляет воина.

Двое Алых разошлись в стороны, охватывая самерийца полукольцом. Но тот словно бы и не заметил, что его окружают. Чужеземец направлялся к тому, кто первым задел его. Двигался он молча, неторопливо, немолодой мужчина в простой одежде и сером дорожном плаще, наброшенном на плечи, с толстой косой, свернутой на затылке в тяжелый узел. Меч он держал – как дровосек держит топор. Но Алых его мнимое неумение обмануть не могло.

Двое закончили обход и оказались у самерийца за спиной. И тотчас все трое, без предупреждения, со слаженностью опытных бойцов, кинулись на противника.

Те, что оказались сзади, разом вонзили мечи в серую ткань плаща... и поразили только шерстяную пыльную тряпку.

Плащ слетел с плеч самерийца, а сам он подпрыгнул вверх, занес меч над головой третьего. Тот вскинул собственный клинок... и самериец ударил его ногами в грудь. Сверху вниз, как бьет хищная птица.

Алый отлетел назад и опрокинулся навзничь. Тонкая кираса прогнулась, но смягчила удар... только для упавшего это уже не имело значения. Прямо й меч самерийца клюнул его под подбородок.

Двум Алым потребовалось мгновение, чтобы стряхнуть с клинков шерстяную тряпку. И еще мгновение – чтобы осознать: их товарищ мертв!

Самериец ждал, выставив вперед свое оружие. Кончик клинка его покраснел, но лицо по‑прежнему не выражало ни гнева, ни воодушевления.

Зато лица Алых исказила ярость. Разом они набросились на врага. Толпа отхлынула в стороны, освобождая место. Кому хочется угодить под случайный удар?

Зрелище было потрясающее. Пара Алых металась вокруг самерийца подобно языкам пламени вокруг древесного ствола. Но чужеземец не дрогнул.