— Встаньте, ищущие, ибо не ищет Чар раболепного преклонения, только искреннее служение по душе Великому.

Гномы говорили на наречии людей. Это можно было бы назвать странным, поскольку ритуал обычно велся на языке самих гномов. А может быть, слова, что были положены в его основу, впервые были произнесены совсем на другом языке и уже потом, по мере необходимости, неоднократно переводились, чтобы стать понятными тем, кто возжаждал встречи с Наследием.

— Но служение то завещано было Чаром лишь детям его, и я, старший из них, сейчас говорю вам, ищущие, что час ваш настал. Пусть тот из вас, чье сердце ждет встречи с Создателем, вложит длань свою в руку, что проведет его по дорогам мрака.

Рон резко, словно боясь передумать, шагнул вперед. Его левая рука легла на ладонь статуи, и рыцарь вздрогнул. Несмотря на промозглый утренний холод, материал изваяния был теплым. Ему вдруг со страшной силой захотелось разорвать рукопожатие, но он с нарастающим ужасом почувствовал, что не может сделать это. Сейшел опустил взгляд и увидел, что полупрозрачные пальцы плотно сомкнулись вокруг его кисти.

А за его спиной снова раздался властный голос жреца.

— Пусть тот из вас, что готов разделить судьбу своего спутника, встанет рядом с ним. Пусть путь ваш будет недолог, пусть милостив к вам будет Великий, и да свершится то, что должно.

«Нет, Айрин, не-е-е-ет!!!» — хотел было заорать Рон, слишком поздно осознав, что его уверенность в своей способности защитить любимую рассыпается в прах… Но ни единого звука не вырвалось из его горла.

Позади раздался глухой удар, а затем глухой шум, который могло бы издавать, к примеру, падающее тело. Гневный ропот пробежал по рядам жрецов, их лица исказила ярость… Что послужило причиной такой реакции, Рон не знал. И терзался в догадках…

…Пока во вторую, все еще пустую ладонь Чара не легла массивная, затянутая в латную перчатку странного дымчатого цвета, рука.

А потом все померкло перед его глазами.

— Где я?

Вопрос прозвучал, но ответа Рон не дождался. Он с трудом разлепил глаза, изо всех сил пытаясь разобраться, что с ним произошло. Он помнил серую перчатку, упавшую в ладонь Ледяной Статуи, помнил мрак, мгновенно покрывший все вокруг. Ему казалось, что в какой-то миг его тело стало невесомым, а сам он куда-то летит…

А потом вдруг все кончилось, все — кроме мрака.

— Почему так темно?

Голос все еще плохо повиновался ему, слова вырывались из горла с хрипом, чуть ли не с болью.

— Здесь правит Чар, свет — не его стихия… — раздался справа глухой голос.

Это был странный голос. В нем не было жизни, в нем не было огня. Только какая-то застарелая, глухая тоска.

— Кто здесь? — резко спросил Рон, заставляя себя удержаться от прыжка в сторону и выхватывания меча. Клинок все так же висел у него на боку, это не слишком обнадеживало, но некоторой уверенности все же добавляло. Неизвестный ответил не сразу.

— Когда-то меня называли Таем Райнборном…

— Серый Паладин? — У Рона от удивления перехватило дыхание.

— И так называли меня.

— Но… но как ты можешь говорить?

— Не знаю, — спокойно ответил голос/ — Возможно, здесь царят иные законы и подобные мне имеют здесь иные права.

Рон вспомнил тот полубред-полувидение, когда он, получив смертельный удар некроманта, ощутил себя в глубине его ледяных пещер. Тогда ему встретились те, что были дороги ему, те, кого он потерял. И он слышал их голоса, запомнил их — такие же тусклые, безжизненные, но вполне явственные и отчетливые.

Может, и впрямь он оказался там, куда уходят души, оставляя этот мир? И душа Паладина, что столько лет не могла найти путь сюда, обрела наконец голос.