«У нас с Джессом все было по-другому, — отметила Элли. — Но означает ли это, что я порядочнее Надин? Или просто глупее?»

Проходя мимо обшарпанной двери под поблекшей вывеской «Мадам Зофия» и грубым изображением ладони, Элли заметила черный лимузин с работающим двигателем. Разглядев номерной знак, она вздрогнула, словно по ее спине провели ледяным пальцем.

Монах!

Этот зловеще-невозмутимый, чем-то похожий на проповедника человек в черном появлялся раз в неделю, задерживался не более чем на час-другой и неизменно увозил конверт с купюрами — свою долю заработка Надин.

При виде Монаха Элли бросало в дрожь. И причина была даже не в его ужасном занятии, а в том, как он смотрел на нее из-под полуопущенных век: его глаза говорили: «Пока не знаю, на что ты годишься, но когда пойму, явлюсь за своей долей».

Элли застыла и с облегчением вздохнула, лишь увидев, как лимузин вырулил на середину проезжей части. По крайней мере ей не придется здороваться с Монахом!

Сердце билось учащенно. Элли взбежала по выщербленным каменным ступеням и вошла в дверь, сплошь покрытую непристойными надписями. Она поднялась на шестой этаж, стараясь не наступать на потрескавшиеся резиновые коврики у запертых дверей, из-за которых слышались приглушенные голоса, звук телевизора, скрип стульев.

Дверь квартиры Надин была приоткрыта, словно Монах в спешке забыл захлопнуть ее.

— Надин! — позвала Элли пронзительным от волнения голосом.

Она оглядела убогую гостиную с ветхим шезлонгом, заклеенным липкой лентой, и раскладной софой — источником постоянной боли в спине. В одном углу Элли повесила на леске покрывало с оборками, служившее занавеской. Детская получилась не слишком просторной, но больше ей не на что было рассчитывать.

Элли отдернула занавеску, чтобы заглянуть в колыбель, но тут в дверях спальни показалась Надин, с гримасой боли держащаяся за правую щеку. Она была растрепана, один глаз заплыл; на Элли она смотрела остекленевшим, неподвижным взглядом человека, пребывающего в состоянии глубокого шока. Наконец Надин безвольно опустила руку, и Элли ахнула, увидев багровую опухоль на прелестном личике сестры.

— Сукин сын! — вскипела Элли. — Это его работа, да?

Она шагнула к сестре, но Надин отпрянула, стягивая на груди огненно-красное кимоно и будто надеясь, что тонкая ткань защитит ее. Из горла вырвался низкий, протяжный стон.

— Я не шмогла оштановить его. Я пыталаш, но он не шлушал… — Надин шепелявила, едва шевеля распухшими губами, и Элли вдруг вспомнила, как в детстве летом они сосали мороженое на палочке, пока у них не замерзали языки.

Она похолодела, уставившись на сестру и пытаясь разобрать ее невнятную речь.

— Он ударил меня, когда я попыталаш отобрать ее… шкажал, что ударит и ее, ешли я не уймуш… Элли, клянуш, клянуш тебе, я ни в чем не виновата…

Элли как громом поразило. «Бетани! Что-то случилось с моей малышкой!»

С диким воплем она метнулась к сестре и схватила ее за плечи. Пальцы Элли впились во впадины под ключицами, но она не замечала, что причиняет боль сестре. Элли не думала ни о чем, кроме ребенка.

— Что ты хочешь сказать? Что?!

Надин закатила глаза.

— Малышка… — прохрипела она.

Сердце Элли сжалось от страха. Она попятилась. Все вокруг стало серым и расплывчатым. У нее закружилась голова, к горлу подкатила тошнота. Машинально поднеся руку ко рту, она до крови укусила себя за палец.