— Она что-то знает? — подозвал я к себе Дэйла и показал на Машу.

— Нет, — ответил он, — мы вообще давно не виделись.

Она зашла ко мне в комнату, осмотрела меня. Чип был первым протом, которого она видела в своей жизни, я — вторым. К концу осени мы были особенно большими, и конечно было заметно, как её поразил мой размер. «Средний лесной протосс, — подумал я про себя, — ничего особого, 160 кило, 195 см.» И она просто сказала:

— Привет.

— Ну, привет.

— Я Маша, а тебя как зовут?

— Рэндэл.

— Будем знакомы, — и ушла. Та хрен с ней! Чип врёт, когда говорит, что у нас что-то было. Ему обидно за свои собственные рога. А потом я вспомнил, что пора идти на встречу с Марти, и тогда мы (я, Чип и Дэвид) спустились на лифте, сели в машину и поехали в другой конец города.

Марти — старый журналист независимой газеты. Работа — это его жизнь, и даже больше. У него нет ни жены, ни детей, никаких интересов, кроме профессиональных. Всю жизнь Марти мечтал найти сенсацию и за хорошую статью готов был отдать всё. Наверное, мало кто во всей стране лучше него знал под каким контролем правительства находится свобода слова. И он ненавидел власть только из-за этого. Я его давно знал, но никогда не видел. С самого начала мы выбрали его — он должен был нам помочь, или это мы ему помогали?

Мы остановились у одного дома, двадцать минут ждали, затем сзади нас стал чёрный длинный авто.

Это был Марти. Мы с Дэвидом вышли и сели к нему в салон, поздоровались, спросили как дела, потом перешли к делу.

— На Лэйтона я кое-что нашёл, — говорил нам Марти, — этот человек замешан во многих уголовно наказуемых преступлениях, но доказать будет трудно, даже очень трудно. Без вас, короче, не обойтись.

— Расскажи нам больше о Клане, — попросил Дэвид.

— Закон перемешался с криминалом, разобраться со всем сложно. А в общем занимаются они наркотиками, оружием… тут и неуплата налогов, браконьерство на территории протов. Клан — это крыша для всего нелегального бизнеса, вернее рэкет. Также правительство издаёт выгодные для Клана законы, создаёт благоприятные условия торговли, много такого.

— А какое дело им до международной политики, зачем война?

— Война — самое доходное дело. В первую очередь это большая прибыль от торговли оружием, а потом и от всего остального. Только Шреман слишком уверен что война будет идти в его пользу. Их устроит долгий конфликт, где-то далеко в космосе, но не слишком масштабный, можно повоевать и в Африке, или где-то ещё.

— Ваш президент не сходит с экранов телевизоров, вечно призывает к патриотизму, даже пользуется широкой поддержкой в народе.

— Хорошо, а что есть у вас? — наконец-то спросил Марти.

— Кассета, — ответил я, и достал её. Она лежала у нас полгода. — Здесь записано всё, как я и обещал. Мы сами просматривали её несколько раз.

— А остальные документы? — тревожно спросил он, — где они?

— Понимаешь ли, слишком уж рискованно делать ставку на одного тебя. Есть и другие люди, и они посерьезнее нашей бригады.

Журналист кивал головой, но всё же сомневался.

— Может не пройти.

— Должно пройти, Марти, понимаешь?

А потом мы расстались и поехали обратно.

Это был тяжёлый день, когда я привыкал в городской жизни и экологии. Все машины, конечно, ездят на электричестве, да и не чем им больше ездить, но всё же от каких-то отходов у меня началась аллергия, длившаяся весь этот день, а потом внезапно прекратившаяся.