Было без десяти семь, когда он оказался рядом с кухней и быстро прошел мимо дверей. Ему хотелось быть в очереди последним, чтоб успеть перемолвиться словечком с Шорти, мужчиной, стоявшим на раздаче супа. А разве перемолвишься, когда сзади тебя подгоняют нетерпеливые бродяги, жаждущие получить свою порцию?..
Шорти узнал его:
— Все еще здесь ошиваешься?
— Все еще тут.
— А на твое место три претендента. Почитай вот уже месяц, как дожидаются, когда ты наконец свалишь…
— А я думал, тебя сегодня не будет.
— Кого? Меня?
— Ну да. Сегодня же воскресенье.
— Воскресенье? Проснись, парень, сегодня суббота.
— Суббота? Шутишь, что ли?
— Да провалиться мне на этом самом месте, если не суббота! И день особенный. Сегодня в городе большой праздник.
— По мне, так все дни одинаковы.
— Но только не этот. Сегодня парад.
— Правда? И в честь чего это?
— Ага. Храмовники. И тебе на это представление вход бесплатный.
— Нормально. Кстати, я — Лаки.
— А я — Шорти. Хоть и росту во мне шесть футов с хвостиком.
— Видишь, в этом мы не похожи. Лично мне всегда везет.
— Ты уверен?
— Как, к примеру, насчет кусочка мяса, а?
— Мяса сегодня не полагается. И ничего я тебе не дам.
— Не дашь?
— Ладно, так и быть. Подставляй тарелку и быстро отваливай. Чтоб другие не видели.
— Спасибочки.
— Не за что, Лаки. Так ты смотри не пропусти парад.
— Ни за что.
Он уселся за грубо сколоченный стол рядом с другими посетителями, обмакнул кусочек хлеба в суп, вытащил, пытался есть, но горло сдавило от какого-то странного возбуждения, и отщипывать приходилось по крошке. От Шорти он добился всего, чего хотел. Зафиксировал в его памяти не только день, но и дату, потому как парады храмовников проводятся раз в год, в строго определенный день. Зафиксировал также и имя, и даже умудрился пошутить при этом. Уж теперь Шорти ни за что его не забудет. Горло наконец отпустило, и он одним махом проглотил кусок мяса, точно голодный волк.
На улице, неподалеку от кухни, он увидел вывеску:
«АПТЕКА ЛИНКОЛЬН-ПАРК.
КАФЕТЕРИЙ ЛИНКОЛЬН-ПАРК»
— А где этот самый парк, а, приятель?
Если парк большой, там можно найти укромный уголок и прикорнуть маленько, дать роздых ноющим ногам.
— Иди прямо. Сам увидишь.
Парк был обнесен изгородью. Но он нашел калитку, отпер ее и скользнул внутрь. Впереди густые заросли, но земля сырая — то ли дождик ночью прошел, то ли от ручья, протекавшего там. Он перешел ручей по узенькому мостику, двинулся вперед по тропинке. Добрался до конюшен. Дверь была приоткрыта, и он заглянул. Внутри пусто, весь пол густо устлан свежим сеном.
Он вошел, забился в темный уголок, зарылся в сено, закрыл глаза. И на несколько минут все ушло куда-то, осталось лишь ощущение тепла, покоя и безопасности. Но затем в мозгу снова начало сверлить. Где он провел ночь? Что он скажет, если его спросят, где он провел прошлую ночь?.. Лаки пытался придумать ответ, но как-то не очень получалось. Нет, конечно, можно сказать, что эту ночь он провел там же, где и предыдущую. Но вся загвоздка в том, что в ту ночь его в Лос-Анджелесе не было. Он провел ее в Санта-Барбаре и приехал в город утром на попутном грузовике. Он ни разу не ночевал в этом самом Лос-Анджелесе. Он не знал здешних мест. Но ему придется отвечать на вопросы, и вот теперь они так и вонзались ему в мозг. Точно гвозди, вколачиваемые молотком.
— Как это понимать? Так где, говоришь, ты был?
— В ночлежке. |