|
Для членов компании не было необычным кричать и бегать. Наконец, полковник сказал: «Ложись спать, моя дорогая, уже половина двенадцатого, а нам завтра рано вставать. Ты будешь ни к чему не пригодной». Он сказал так потому, что миссис Марчбэнкс была заядлая спортсменка и всегда несла свое ружье вместе с остальными. Она ответила: «Я уже иду». «Ты — единственная грешница, сжигающая масло полуночи, все уже погасили лампы», — заметил полковник, на что миссис Марчбэнкс ответила: «Нет, герцог еще не спит; я слышу его шаги в кабинете». Полковник Марчбэнкс прислушался и согласился с ней. Ни один из них не слышал, как герцог поднимался снова. Они также не слышали никакого шума ночью.
Мистер Петтигру-Робинсон, казалось, давал показания с огромным нежеланием. Он и его жена легли спать в десять. Они слышали ссору с Кэткартом. Мистер Петтигру-Робинсон, опасаясь, как бы чего не случилось, открыл дверь в тот момент, когда герцог говорил: «Если вы посмеете снова заговорить с моей сестрой, я переломаю вам все кости», или что-то в этом роде. Кэткарт сбежал вниз. Лицо герцога было багровым. Он не обратил внимания на мистера Петтигру-Робинсона, но перемолвился несколькими словами с мистером Арбатнотом и ушел к себе в спальню. Мистер Петтигру-Робинсон вышел в коридор и обратился к мистеру Арбатноту: «Скажите, Арбатнот…», но тот очень грубо захлопнул дверь перед его носом. Затем он пошел к двери герцога и постучал: «Послушайте, Денвер…» Герцог вышел, стремительно промчался мимо, даже не заметив его, и спустился по лестнице. Внизу герцог велел Флемингу оставить дверь оранжереи открытой, поскольку мистер Кэткарт вышел. Затем герцог вернулся. Мистер Петтигру-Робинсон попытался поймать его, когда тот проходил мимо, и сказал снова: «Скажите же, Денвер, что происходит?» Герцог ничего не ответил и бесцеремонно закрыл дверь своей спальни. Позже, однако, — в 23.30, если быть точным, — дверь герцога открылась, и в коридоре послышались осторожные шаги. Он не мог сказать, направились ли они вниз. Ванная и уборная были в его стороне коридора, и, если бы кто-то вошел в любую из этих комнат, он должен был бы услышать. Он не слышал возвращения шагов. Он слышал, что его дорожный будильник ударил двенадцать, перед тем как отключиться. Он узнал звук открываемой двери спальни герцога, поскольку петли на ней скрипели по-особенному. Миссис Петтигру-Робинсон подтвердила показания мужа. Она заснула перед полуночью и спала крепко. Она спит крепко с вечера, но очень чутко под утро. Она была раздражена волнением в доме тем вечером, поскольку это мешало ей заснуть. Вообще-то она легла спать приблизительно в 22.30, но мистеру Петтигру-Робинсону пришлось разбудить ее час спустя, чтобы сообщить о шагах, в связи с чем ей удалось хорошо поспать только пару часов. Она снова проснулась в два и не спала, когда леди Мэри забила тревогу. Она могла поклясться, что не слышала никакого выстрела ночью. Ее окно было рядом с окном леди Мэри, на противоположной стороне от оранжереи, и с детских лет она была приучена спать с открытым окном. В ответ на вопрос следователя миссис Петтигру-Робинсон сказала, что никогда не чувствовала, чтобы между леди Мэри Уимзи и покойным была настоящая привязанность. Они казались очень бесцеремонными, но это модно в настоящее время. Она никогда не слышала ни о каком разногласии. Мисс Лидия Кэткарт, которая была срочно вызвана из города, дала показания о покойном. Она сказала следователю, что приходилась капитану тетей и была его единственной живой родственницей. Они виделись очень редко, так как он, унаследовав деньги своего отца, постоянно жил в Париже, а друзья его были такими, каких она не могла одобрять. — Мы с братом никогда особо не ладили, — сказала мисс Кэткарт, — и он учил моего племянника за границей, пока тому не исполнилось восемнадцать. |
