Но тогда были иные ветры и время; сам Крыленко бы, вероятно, не поверил в свою позднейшую страсть к медвежьим охотам. По приказу коммунистического главнокомандующего было созвано полковое собрание семеновцев. Медленно серой толпой шли, сходились солдаты. Хмурые. Собранья по приказу, хоть и не генерала, а будили злобу. В толпе перекидывались прибаутками, ядовитыми шутками: "Хочет застращать!"   "Командующий!"

Тухачевский сидел на окне с членами полкового комитета. Крыленко встал на дощатой, обвитой кумачом трибуне   крепкий, с голым, белым, бритым черепом, лицо, оставленное последней чертой мягкости, квадратный подбородок. Стоял, упершись, выжидая, когда наполнившийся зал утихнет.

  Не мешало бы этого парня пришибить!

  Уж больно на трибуне задается!

  Товарищи!   вдруг заговорил будущий генерал прокурор Республики.  Я приехал к вам побеседовать от имени рабоче крестьянского правительства...

Из первого ряда рыжий семеновед с места крикнул:

  Какое такое правительство?! Долой его!

Крыленко на рыжего и не взглянул.

  То, которое озабочено,  закричал, наклоняясь с трибуны,настроениями, царящими в Семеновском полку! Мы осведомлены, что гидра контрреволюции свила гнездо в этих казармах...

  Сам ты гидра! Буржуй! Долой!   заревел зал.

Тухачевский глядел на Крыленко; крепко стоял товарищ Абрам в бушующем море солдатской вольницы: пообвык, попривык не к таким бурям верховный главнокомандующий, ведь недавно на глазах его только что самосудом разорвали солдаты на части начальника штаба ставки генерала Духонина.

  Семеновцы!   повысил голос Крыленко, наливая напряжением скуластое упорное лацо.  Я приехал к вам говорить о так называемом Учредительном собрании! Буржуазная и контррево люционная часть его решила свергнуть Советское правительство!

И вдруг с конца зала ураганом поднялось:

  Да здравствует Учредительное Собрание! Долой большевиков!   зал подхватил вокруг Тухачевского крики. А Крыленко, словно пойдя в атаку, широко разевая рот, кричал в шуме зала:

  Именем Советского правительства предупреждаю, семеновцы! Если осмелитесь не повиноваться, будете безжалостно и жестоко наказаны...

Бешеный стоял рев зала:

  Мы тебе не Духонин! Отмойся! Руки коротки! С семеновцами так не разделаешься! Довольно!   и понесся соловьиный в три пальца свист.

Быстро Крыленко сошел с эстрады и, подойдя к членам полкового комитета, где сидел Тухачевский, бросил озлобленно:

  Если что нибудь произойдет, и семеновцы осмелятся выступить, с нами шутки плохи, перед нами будете лично за все отвечать!   И под улюлюканье солдат Крыленко вышел.

В российском Конвенте   Совете рабочих и солдатских депутатов Тухачевский слушал многих ораторов, но Крыленко был первым понравившимся. Понравился перед солдатами крыленкин тон.

В день созыва Всероссийского Учредительного Собрания, о котором полвека мечтали русские революционеры, зал Таврического дворца напоминал камеру уголовной тюрьмы. Дворец был заполнен революционным народом: густо висела площадная матерная брань; по залам с пулемет ными лентами крест накрест, увешанные гранатами и наганами, ходили пьяные матросы и солдаты в заломленных набекрень папахах, лузгали, поплевывая, семечки; стучали прикладами винтовок об пол. Революционный народ был нетрезв: в буфете, перегруженные алкоголем, облегчались, блюя на пол; уставшие спали, раскинув ноги, на мягких креслах и диванах стиля Империи.

В главном зале, среди публики, в рваной шинели, похожий на солдата, если б не породистое тонкое лицо, ходил Михаил Тухачевский.