А потом её поднимали рывком и бросали – не на кровать, которая стояла рядом, а просто на холодный каменный пол. Грубые руки срывали с неё одежду, и в ту ночь это было в десятки раз больней – потому что она уже отвыкла от подобных снов.

И чёрные глаза не переставали смотреть на неё. Чёрные глаза, в которых плескались ненависть, боль и, как хотелось верить Милдрет, любовь.

Она проснулась абсолютно разбитой. Джек, пытавшийся соорудить яичницу за перегородкой, казался неуместным, вклинившимся в её малюсенький мирок.

Кейтлин села на кровати, подтянула к груди колени и какое-то время сидела так, пытаясь собрать себя по частям.

За окном всё так же накрапывал мелкий противный дождь, и всё было серым-серо.

Наконец Кейтлин поднялась, натянула на себя джинсы и свитер и, наматывая на ходу шарф, вышла в общую часть помещения.

– Ты далеко? – поинтересовался Джек, наблюдая издалека, как она подходит к двери и начинает натягивать сапоги.

– Не знаю, – сказала Кейтлин. Накинула куртку и вышла вон.

Глава 7

Кейтлин в самом деле не знала, куда собирается идти – просто шла вперёд, как делала это иногда, когда ей снились подобные сны. По правую руку мелькали пейзажи северного побережья Темзы, вода отражала серое небо, нависшее низко над городом, и хотя время уже приближалось к десяти, на улицах ещё царил полумрак.

Она миновала те места, где обычно сидела с картинами – как и она, большинство художников либо не вышли на вернисаж вообще, либо только начали развешивать полотна. Говорить ни с кем не хотелось, и она постаралась обойти это место немного стороной.

Прошла мимо кафе, куда заходила обедать, и двинулась дальше. Остановилась на смотровой площадке перед аббатством и, перехватив стаканчик кофе в забегаловке неподалёку, стала смотреть на воду, на которой медленно кружились большие хлопья снега. Снег тоже казался серым – как и всё вокруг.

Кейтлин скучала – сегодня больше, чем в любой из дней прошедшей осени, она скучала по Грегу. И именно сейчас она не знала, где Грега искать.

Ей было всё равно, был ли тот настоящим или призраком, галлюцинацией из снов, которые она предала, когда пошла на поводу у Рейзена – она просто скучала. И винила себя за то, что не догнала, не остановила и не смогла объяснить… хотя и не знала, что, собственно, должна была объяснять.

Между ней и Грегом не было ничего – хотя Кейтлин не сказала бы, что не хотела бы это изменить. К Грегу её тянуло невыносимо, и чувство это было мистическим. Ничто не имело значения – ни то, чем Грег занимается, ни кто он на самом деле… Даже то, что Грег, как и она, разбирался в замках, а иногда и знал больше неё самой, не имело никакого значения, потому что даже говори они на разных языках – Кейтлин всё равно чувствовала бы это родство.

С Рейзеном у неё тоже не было ничего. Кейтлин не могла бы сказать, что не замечала намёков, скользивших в разговорах с художником – тот всё отчётливей выделял её среди других, всегда улыбался при встрече и никогда не пытался ограничить занятия тем временем, которое было оговорено. Рейзену можно было задать любой вопрос, и он всегда был доброжелателен – даже чересчур. Как, например, вчера. Но между ними всё равно не было ничего, в чём Грег, с которым у неё тоже не было ничего, мог бы Кейтлин обвинить.

Это, впрочем, не объясняло, почему на душе у Кейтлин было так паршиво. Почему ей приснился этот чёртов сон, где её брали как животное, на полу, и почему её терзало это проклятое чувство вины.

– Привет.

Кейтлин вздрогнула, услышав голос из-за спины – настолько неуместным он казался здесь, посреди мокрого города в половине одиннадцатого утра.

– Привет, – Кейтлин повернулась и неловко улыбнулась в ответ на улыбку Дэвида, стоявшего напротив.