Вместо обычного рукопожатия он поднес ее руку к губам.

— Евгений Александрович Примаков, из ООН — к вашим услугам.

Он отпустил ее руку, и Джанет тут же сунула ее в карман блейзера.

— Я хотела бы задать несколько вопросов относительно вашего сына Мило Уивера.

— Мило Уивер? — Он помолчал. — У меня есть две чудесные дочери, полагаю, примерно вашего возраста. Одна работает детским врачом в Берлине, другая — юристом в Лондоне. Сын? — Он с улыбкой покачал головой. — Сына нет.

— Я говорю о том сыне, которого родила от вас Эллен Перкинс в тысяча девятьсот семидесятом.

Улыбка — широкая, уверенная — осталась на месте.

— Вы не голодны? Я завтрак пропустил, а это в Америке почти преступление. К счастью, ваша страна решила эту проблему, и это ее величайший вклад в мировую кухню. Тут поблизости неплохая столовая.

Симмонс едва не рассмеялась.

— Конечно. Давайте позавтракаем.

Они вышли из фойе и снова пересекли лужайки. Примаков то и дело кивал спешащим в противоположном направлении людям с кейсами. Он был здесь в своей стихии — человек, комфортно ощущающий себя на своем месте, довольный своим положением в мире и, похоже, ничуть не обеспокоенный тем, что агент МНБ взялся ворошить прошлое и раскапывать старые секреты. И все же один выдававший тревогу жест она подметила: ее спутник поднимал иногда палец к щеке, словно отгоняя надоедливую муху. Во всех прочих отношениях он являл собой джентльмена старой школы — приталенный серый костюм, голубой галстук и отлично подогнанная вставная челюсть.

Обещанная столовая обернулась дорогущим американским рестораном с отдельным меню для завтрака. Им предложили столик у окна. Примаков облизал губы, отогнал воображаемую муху и выбрал кабинку в задней части зала.

Яичница, тост, сосиски, ветчина и картофель фри против чашки кофе. Сделав заказ, он в шутку обвинил Джанет в желании сбросить вес, что «совершенно необъяснимо, поскольку фигура, мисс Симмонс, у вас идеальная. Несколько килограммов только пошли бы на пользу».

Джанет попыталась вспомнить, когда мужчина в последний раз разговаривал с ней в таком духе. Только не в последний год. Она подозвала официантку и попросила оладьи.

В ожидании заказа поговорили о нем. Примаков не скрывал, что сделал карьеру в КГБ, где дослужился до звания полковника и где пережил нелегкий процесс реформации. К середине девяностых иллюзий уже не осталось.

— Знаете, мы ведь убиваем своих же журналистов.

— Я слышала.

Он покачал головой.

— Прискорбно. Но изнутри с этим ничего не поделаешь. Я подумал, изучил варианты и в двухтысячном, с наступлением нового тысячелетия, я решил, что лучше поработать на мировое сообщество, чем отстаивать мелочные интересы своей страны.

— Похвальное стремление, — заметила Симмонс, вспомнив, что и сама когда-то, пусть и недолго, придерживалась схожих взглядов. — ООН, должно быть, тоже разочаровывает.

Он вскинул кустистые брови и тут же нехотя кивнул.

— О неудачах и провалах пишут в газетах; успехи продаются плохо — они скучны. Вы согласны?

Официантка вернулась с двумя дымящимися подносами. Примаков принялся за еду.

— Я бы хотела, чтобы вы рассказали об этом. Копаться в грязи, ворошить прошлое не собираюсь. Хочу лишь понять, кто такой на самом деле Мило Уивер.

Несколько секунд он жевал, потом кивнул.

— Мило. Вы уже упоминали это имя.

Она обворожительно, насколько могла, улыбнулась.

— Евгений. Пожалуйста. Давайте начнем с Эллен Перкинс.

Примаков посмотрел на нее, потом на тарелку и, пожав плечами, отложил приборы.