Я обошел арену по периметру, направляясь к металлической двери с боковой планкой и белой табличкой с надписью «Только для персонала», и поискал провода сигнализации, но ничего не обнаружил. Камеры тоже не было, и я толкнул дверь.
За ней оказался пустой кабинет с дрянными панелями из орехового дерева, розовым ковром на полу и тремя металлическими столами. На стене висели афиши в рамках, изображавшие вышедших из обращения второсортных артистов Тилдена Шекли, среди них была и Джули Кирнс. И оставалось еще полно свободного места для Миранды Дэниелс и, возможно, кого-то еще.
В комнате имелось две двери, одна вела направо, другая — налево. На левой было написано «СТУДИЯ», на правой — «ШЕК». Я поискал на его двери камеру наблюдения или что-нибудь в таком же духе, но ничего не нашел.
Отлично.
Ручка легко повернулась.
Мне хватило одного взгляда на кабинет, чтобы испытать почти непреодолимое желание закрыть дверь и попробовать вернуться снова, чтобы убедиться, что глаза меня не обманывают.
Он выглядел как нечто среднее между палаткой охотника во время сафари и кафе, где играют хард-рок. Громадный ковер, имитирующий шкуру зебры, занимал большую часть пола. Со стены за письменным столом злобно пялилась голова тигра. С потолка, точно сталактиты, свисали оленьи рога. У восточной стены я заметил закрытую на замок и подсвеченную изнутри витрину с оружием, где были выставлены винтовки и пистолеты. Точно такая же витрина с музыкальными инструментами занимала западную стену — скрипка, две акустические гитары и черная электрическая. Я присмотрелся внимательнее и увидел, что на скрипке перламутром выложено имя Боба Уиллса.
Подойдя к столу, я покопался в нем пять минут, но ничего особенно интересного не узнал. Несколько личных бумаг, которые Шекли в нем держал, были написаны от руки, почерком третьеклассника с наклоненными назад буквами «b» и «d» и «i» без точек. Он просто обожал разрисовывать свои бумаги, маленькие звездочки и завитки украшали поля.
В последнее время Шекли сделал несколько звонков касательно компании грузоперевозок, которая ему принадлежала и, судя по всему, перестала приносить доход. Кроме того, я нашел заметки о его телефонных разговорах с Лесом и другими агентами, посвященных обсуждению условий контрактов с певцами, чьи выступления должны были состояться в баре «Пейнтбраш». Еще я обнаружил подтверждение словам барменши Лины о том, что администраторы и агенты пытались опротестовать не обозначенные в договорах права Тилдена на выступления по радио некоторых певцов. Не вызывало сомнений, что те ничего за них не получали и не имели права голоса в подборе репертуара.
Мне на глаза попались корешки авиабилетов в Европу, датированные несколькими годами ранее — в основном в Германию и Чехию; часть из них на имя Тилдена Шекли, другие на какого-то Александра Бланксигла. Один раз вместе с Бланксиглом летала Джули Кирнс. Я взял корешки с собой.
Последней оказалась папка с расписанием выступлений артистов за последние два года. Около одних имен стояли галочки, рядом с другими — звездочки. Я не нашел ничего, что имело бы отношение к Миранде Дэниелс. И не обнаружил фотографий Сент-Пьера со следами дротиков на лбу.
Я вернулся в главный офис, подошел к двери с надписью «СТУДИЯ», нажал на ручку, и она легко открылась. За ней я увидел ярко освещенное помещение размером примерно двадцать на двадцать, где царила почти абсолютная тишина. Стены и потолок были выложены белой звукопоглощающей плиткой, на полу лежал самый обычный коричневый ковер. Тут и там стояли скопления микрофонов на штативах, похожих на скульптуры из громадных зубочисток. Около левой стены валялись ящики из-под молока, невероятное количество дорогой стереоаппаратуры и микрофоны, причем многие из них украшали композиции из стаканчиков из-под содовой, которые продают в «Макдоналдсе». |