II

Эдварду было тридцать восемь лет, когда он встретил Айзенат Уэйт. По моим оценкам, в то время ей было года двадцать три, и в Мискатонском университете она прослушивала курс средневековой метафизики. Дочери одного из моих друзей ранее доводилось встречаться с Айзенат в школе Холла в Кингспорте, однако она старалась держаться подальше от этой девушки из-за ее весьма странной репутации. Это было темноволосое, миниатюрное существо, можно сказать, даже весьма хорошенькое, если не считать ее чересчур выпуклых глаз. И все же было во всем ее облике нечто такое, что сразу настораживало и противопоставляло ей других, в первую очередь повышенно чувствительных людей, хотя основная причина того, что многие отворачивались от нее, заключалась в происхождении этой девушки и ее манере общаться. Она происходила из семьи иннсмаутских Уэйтов, а в сознании многих еще были живы мрачные, из поколения в поколение передававшиеся легенды про разрушающийся, ныне почти опустевший Иннсмаут и его обитателей. Ходила молва о каких-то кошмарных сделках, заключавшихся его жителями в середине XIX века, и о странных чертах их внешности, которые вроде бы были «не вполне человеческими», словно затаившимися в древних семьях полуразвалившегося порта. Впрочем, все это оставалось лишь молвой, придумать и со страшным замиранием в голосе повторять которую могли лишь представители старых янки.

Что же до самой Айзенат, то ее личная история усугублялась еще и тем обстоятельством, что она была дочерью Эфраима Айзената — весьма престарелого мужчины, который некогда взял себе в жены никому не известную, женщину, постоянно носившую вуаль. Эфраим жил в Иннсмауте в наполовину развалившемся особняке на Вашингтон-стрит, и те, кому доводилось видеть это место (а надо сказать, что жители Эркхама посещают Иннсмаут очень редко и лишь по самой крайней необходимости), утверждали, что окна мансарды их дома были всегда закрыты ставнями и что по вечерам оттуда доносились весьма странные звуки. В годы своей юности Эфраим был поразительно способным малым, изучавшим оккультные науки и магию, и по слухам якобы мог по собственной прихоти вызывать на море шторм или, напротив, угомонить стихию. В юные годы мне и самому доводилось пару раз видеть его, когда он приезжал в Эркхам, чтобы познакомиться в университетской библиотеке с содержанием некоторых запретных томов, и, надо признать, у меня неизменно вызывало глубокое отвращение его волчье, угрюмое лицо, обрамленное косматой седоватой бородой. Умер он при весьма загадочных обстоятельствах, и к тому же перед этим окончательно лишившись рассудка. Вскоре после кончины отца его дочь — кстати, по воле покойного назначенная формальным опекуном оставленного им наследства — поступила в школу Холла. Люди обращали внимание на то, что девушка, как и покойный отец, отличалась чуть ли не патологической жадностью и временами выглядела, опять же как и он, поразительно отвратно.

Когда слухи о знакомстве Эдварда с Айзенат стали темой для обсуждения, мой друг — тот самый, дочь которого вместе с ней училась в школе, — сообщил мне массу интересного в отношении данной особы. Оказывается, в школе Айзенат слыла чем-то вроде местного чародея, и, по его словам, в самом деле могла проделывать в высшей степени поразительные, подчас просто обескураживающие вещи. В частности, она умела вызывать грозу, хотя обычно окружающие были склонны объяснять это неким ловким трюкачеством. Все животные относились к ней с неприязнью, а сама она определенными движениями правой руки могла заставить выть любую собаку. Временами она демонстрировала обрывки довольно странных для столь молоденькой девушки и к тому же весьма шокирующих познаний в самых невероятных областях, ни с того ни с сего начинала говорить на непонятных языках; или какими-то особыми, почти неуловимыми хитрыми взглядами и подмигиваниями пугала других учениц, причем создавалось впечатление, что все это доставляет ей какое-то непристойно-пикантное удовольствие.