Я в своей жизни встречал много женщин. Так много что даже не помнил лиц и имен. Я знал, что значит похоть, возбуждение и желание отодрать красивую шлюшку. Но иногда у меня не стоял даже когда они раздевались и засовывали в свою щелку пальцы стоя на четвереньках или раскинув ноги в разные стороны, пытаясь меня соблазнить, иногда у меня падал прямо у них во рту или в процессе секса. И мне было по хер что они подумают обо мне я заставлял поднимать и дотрахивал потом часами чтоб их дырки полыхали от бешеной стимуляции…Так вот я к чему…она в этих своих черных спортивных лосинах, кроссах с носками и футболке бесформенной, висящей на ней мешком, наклоняясь к ведру возбуждала меня намного больше, чем голые шлюхи на сцене.

А еще внутри разливалось ядовито сочное чувство триумфа — все же не швалью сюда пришла. Не сосущей тварью и не крутящейся у шеста бл**ю. Волосы вьющиеся крутыми кольцами в хвост собрала, а меня заклинило на носках…как когда-то. У нее ноги стройные, икры точенные и эти носки, свернутые валиком есть в них что-то трогательно сексуальное. Я ее наклонил над этим ведром, в стенку впечатал и сзади долбился в нее как бешеный оголодавший псих.

— И что она делает? Сказки читает? Передай ей что я очень соскучилась, и мы договаривались, что она ляжет спать. Спасибо, Танюш, ты прям у меня такая…такая родная. Машутку поцелуй.

О ребенке говорит…и снова сукровица из дыр в груди засочилась. Этот ребенок моим мог быть, от меня. Счастливым и любимым нами обоими. И дело ведь не в том, что он чужой, блядь, встреть я ее с ребенком я бы любил и ее, и ее ребенка, ее собаку и даже блох ее собаки. Я верил ей…я считал ее самым лучшим, что могло случиться со мной в жизни. Наш ребенок был для меня кем-то святым, чистым, неоскверненным, кем-то олицетворяющим нашу любовь. Я ждал ее появления с диким трепетом…но я возненавидел их обеих, когда понял, что нет в них ничего чистого, когда присматривался к чертам лица девочки и искал свои собственные. Искал и не находил. А в кармане тест, а потом второй и контрольным в голову третий.

Я мог ее убить. Я хотел ее убить. Задушить, ломая шейные позвонки, потом закопать во дворе своего дома и лежать там сдыхать от тоски пол этой твари. Но ее дочь заплакала, очень тихо, жалобно и я разжал пальцы…Заорал, чтоб убиралась пока цела. Меня потом этот плач преследовал по ночам, и я рыдал как ребенок…потому что я до смерти хотел, чтоб этот ребенок был моим.

А она смотрела на лицо девочки и искала черты своего любовника к которому ездила и до нашей свадьбы и после нее. Кормила его на мои деньги…СУКА! Ненависть взвилась той же смолой кипящей, и я неслышно ступая вернулся в залу. Сел за столик и подозвал к себе управляющего этим дном. Увидев меня Жермен, а на самом деле просто Жора, в обтягивающих зад и яйца салатовых штанах и белой майке с вывалившимися по бокам сосками, расплылся в заискивающей улыбочке. Видать смотрит новости. Молодец Жора.

— Что угодно такому уважаемому гостю. Любой каприз за счет заведения.

Я повертел бокал в пальцах и сунул в рот сигару тот тут же поднес к ней зажжённую зажигалку.

— Не люблю развлекаться за чей-то счет. Хочу девку одну, но она не шлюха. Она у вас тут полы моет.

Он удивленно отпрянул.

— Анька что ли? Новенькая?

— Да, Анька. Стоит там у лестницы с тряпкой. Пусть ко мне в комнату вип придет. Оплачу так будто ты ко мне своих десять самых крутых девочек привел.

— Нуууу не вопрос хотите ее — будет вам она.

— И позаботься, чтоб нам никто не помешал до утра.

- Не вопрос.

— И еще…пусть переоденется, как девки твои со сцены. Накину сверху еще штуку, если уломаешь.