Мудрые моряки с такими не шутят. Стоянка у нас укрыта; места для маневра достаточно даже для судна вдвое больше нашего; при отсутствии серьезной угрозы с берега пагубно было б выходить в море, пока не минует фронт. Мы смиряемся с тем, что придется еще раз ночевать в бухте По. Над рубкой за обвесом Фенн растягивает на выстрелах тент и холщовый сборщик дождевой воды, чтобы та сливалась нам в танк с пресной водой. Мы вновь плещемся, уже без приключений, – Сьюзен в купальнике, Фенвик без – и наблюдаем, как близится грозовой фронт, благодарные, что мы не в море. Кем бы там ни были утренняя докука и источники шума минувшей ночью, мы с удовольствием воображаем, что непогода положит конец их развлечениям. Вспомнив двойного, похотливый Фенн обнимает Сьюзен сзади, пока мы парим в воде, и проскальзывает рукой ей в трусики бикини, перебирает пальцами влажное руно, тянется к тем губам. Нет.

Мы уже слышим первый гром и ощущаем первые колыханья норд-веста. В счастливой противоположности хрястю и хлобысю нескольких ночей назад мы в фуфайках расслабляемся в рубке, наслаждаясь птичьим воодушевлением, видом того, как лиственные подветренные деревья выворачиваются серебром кверху, тем, как раскачивается на якоре «Поки», становясь носом к шквалу.

Не успевает тот нагрянуть, как мимо волнолома с урчаньем входит знакомый прогулочный траулер и бросает якорь у входа в бухту, в сотне ярдов от нас. В бинокль мы удостоверяемся, что это наш вчерашний помощник, «Баратарианец II», и приветственно машем молодому человеку у якорной лебедки, кто либо не замечает нас, либо игнорирует. Вот уж ветер набирает силу всерьез; верхушки деревьев мотает, и как бы укрыты мы ни были, безо всякого разгона волны, достойного упоминания, на дректове нас все равно начинает покачивать на киле. Задержка между нырком и ударом сокращается до секунды или около того. В стоячем такелаже свистит. На тент, на палубу, на бухту падают первые громадные капли дождя. Пахнет озоном. Под обвесом вместе с нами укрывается тревожный шмель, и его никак не вынудить улететь. Капли учащаются.

В этот неподходящий миг «Баратарианец» спускает шлюпку – «Бостонский китобой» подвешен на шлюпбалках над транцем – и отправляет двух белых мужчин и одну черную женщину на берег: один мужчина и женщина в желтых дождевиках, другой мужчина нет. Собственно шторм налетает на бухту По, едва они заводят подвесной мотор и отдают концы, всем отплытием шлюпки занимаются двое в клеенке. Они исчезают в слепящем дожде и детонирующих вспышках молний: погода так внезапно сгустилась, что самого траулера нам не видно, не говоря уж про его тендер, даже в бинокль; такая ярость, что мы и представить себе не можем, как спускали бы собственную шлюпку, разве что «Поки» горел бы или тонул.

Следующие четверть часа, хоть мы в ливне и углядываем «Баратарианца II», сказать, пристала ли шлюпка к берегу и где, невозможно. Затем дождь стихает и мы видим, что «Китобой» вытащен на берег, его носовой фалинь крепится к ветви старой поваленной сосны. Парняга без дождевика, воображаем мы, должно быть, вымок ужасно. Все еще много грома с молнией, но преимущественно к востоку от нас. Воздух ненадолго остывает; ветер и дождь слабнут; край фронта миновал.

Вот на берегу вновь возникает черная женщина в желтом, спускается по склону и забирается в «Китобоя» – и возвращается на яхту. Закрепить нос и корму и поднять шлюпку на балки ей помогает какой-то член экипажа. Они, что ли, не намерены забирать тех двоих, кто еще на берегу? А если не намерены, не подразумевает ли это в итоге наличия какого-то жилья, скрытого в лесу? Как же быть с теми змеями, о которых они нас предупреждали; с тем ядовитым сумахом?

Нас это не касается; но Фенвик решает радировать нашу благодарность за совет укрыться на острове Ки, заметить, что это место не нанесено на наши, надо сказать, ограниченные карты, быть может, даже попроситься взглянуть на их собственную 12221, чтобы взять пеленг от острова Ки на поля следующей карты повыше, которая у нас осталась.