— Благодарю, но отклоняю, — объявил он категорически. — Открытие принадлежит только вам — и никаких сочувствующих и участвующих! Я в вашей рукописи поправил формулировочки, добавил запятые — что-то скуповаты вы на знаки препинания. Перебелите.

Физики ушли огорченные. Флерову сгоряча показалось, что Курчатов вдруг усомнился в открытии и потому не желает связать с ним свою фамилию. Петржак возразил, что Курчатов, в отличие от многих других, не любит умножать число своих подписей под научными трудами лаборатории. Флеров воскликнул, что они сами отметят роль Курчатова, и так отметят, чтобы и недоброжелателю стало ясно, какое значение имели его советы и указания.

И он своей рукой приписал в конце статьи:

«Мы приносим искреннюю благодарность за руководство работой проф. И. В. Курчатову, наметившему все основные контрольные эксперименты и принимавшему самое непосредственное участие в обсуждении результатов исследований».

11

Владимир Иванович Вернадский, когда Радиевый институт в феврале 1938 года перешел из Наркомпроса в ведение Академии наук, сдал директорство своему ученику и другу Хлопину, но не перестал интересоваться институтскими делами. И сам Хлопин продолжал писать ему в Москву подробные письма, как в те времена, когда Вернадский числился директором, — описывал ход исследований и результаты экспериментов, информировал, как функционирует циклотрон, кто болеет, кто здоров, кто в отпуске и командировке. И радиохимики, приезжая в столицу, непременно посещали своего многолетнего руководителя, а бывало, устраивали на его квартире маленькие рабочие совещания, и он внимательно выслушивал их речи и предложения, давал советы. Ему шел семьдесят седьмой год, здоровье — никогда оно не было крепким — основательно пошаливало, но сознание оставалось юношески ясным, юношески свежим был интерес к науке. Он ласково улыбался, читая в письме, что из облученных на циклотроне мишеней выделены радиоазот и радиоуглерод активностью в 3–4 милликюри — «можно получить ожог пальцев», ликующе извещал Хлопин, измеряя мерой опасности нового элемента меру своего успеха. Вернадскому, старейшему ученому страны, знатоку многих наук, создателю институтов геохимии, географии, Радиевого, было понятно, как глубока может быть радость от, казалось бы, малого успеха в своей личной малой научной области, — для творца каждый свой шаг вперед огромен. И он ответно сорадовался, сердечно одобряя сделанное, настойчиво и деликатно подталкивая к следующему успеху.

Но по-настоящему его самого увлекали только большие проблемы — глубокий мыслитель, он философски озирал все волнующееся пространство науки, безошибочно определял, где на этом просторе возникают горные массивы великих открытий, а где простираются ровные поля все умножающихся мелких и мельчайших фактов, создавая то, что можно было бы назвать питательным грунтом науки. И весть о делении ядер урана потрясла его, вероятно, больше, чем людей, непосредственно работающих в этой области. Он сразу разглядел то, что еще мало кому было видно, — человечество реально вступает в новый период своего существования, оно теперь может овладеть источником благоденствия, равного которому еще не было.

Ему легче, чем любому другому, было сделать такой вывод. Редкостно одаренный ощущением необычайности самых, казалось бы, обычных явлений, он не просто двигался среди повседневных фактов и событий, а непрестанно поражался тому, что они именно таковы, а не иные. Быть может, величайшая из способностей ученого — дарование удивляться миру — была богато отпущена ему от природы.