— В науке немцам раньше не был чужд размах, — возразил Жолио. — На Сольвеевском конгрессе нам с вами удастся проверить, сохранили ли ученые Гитлера вкус к революциям в науке.

— Мне такая возможность не представится, я не приглашен на конгресс. Но о научных вкусах ученых Гитлера я хотел бы поговорить.

Они подошли к «Европейской». Перрен удалился к себе, Вайскопф уселся с Жолио в ресторане за столик. Джаз Скоморовского играл цыганские романсы и аргентинские танго, перемежая их фокстротами. На площадке то лихо кружились, то томно вышагивали пары. Жолио спросил у Вайскопфа, что с ним: он выглядел больным. Вайскопф устало махнул рукой:

— Все мы больны, только одни сознают это, другие — нет. Наступает страшное время. Будущее видится мне в одном черном цвете. Читали вы сегодняшние газеты?

Жолио не видел свежих французских газет, а русским не владел. Вайскопф сказал, что в Лейпциге продолжается процесс о поджоге рейхстага. Наглый балаган! И это в Германии, где когда-то чтили юриспруденцию! Кто-то, возможно, скажет, что ученых, тем более физиков, не касается политическая борьба. Печальное заблуждение! Уже многие из университетских светил Германии поспешили солидаризироваться с организаторами лейпцигского позорища. Вайскопф не коммунист, избави боже, даже не социалист, просто свободомыслящий либерал, но он отдает себе отчет, что пришел час, когда ученый не может стоять вне политики. Если кто и захочет заточиться в башне из слоновой кости, его пинками выгонят из ненадежного убежища на беснующуюся площадь. Происходит неизбежное размежевание. Одни из Германии бегут, чтобы сохранить свободную душу, другие идут в услужение к нацистам. Середины нет.

Жолио задумчиво постукивал пальцами по столу. Вайскопф рисовал слишком уж мрачную картину.

— То, что происходит в Германии, — ее национальная трагедия. Во Франции она невозможна, — сдержанно ответил Жолио. — Кстати, я не так уж далек от политики, как вы думаете. Я поддерживаю социалистов, скоро, возможно, вступлю в их партию. Вы это хотели услышать, Виктор?

Нет, Вайскопф говорил не об этом. Он предвидел кровавую схватку. Мир катится к истребительной войне. В каждой новой войне возрастает роль ученых. Печальный пример Фрица Габера, изобретателя ядовитых газов, будет повторен, усилен, умножен. Физиков тогда принудят служить Молоху войны. И в первую очередь — немецких физиков. Но не только их! Наука интернациональна. Генералы Гитлера воспользуются успехами всей мировой науки, в том числе и работами Жолио, Перрена, Вайскопфа... Вот что его угнетает — он, Вайскопф, всей душой ненавидящий нацизм, невольно станет его пособником! Мысль о такой возможности приводит его в негодование и ужас!

Жолио с удивлением глядел на взволнованного Вайскопфа.

— Не отказаться же от науки на том основании, что ее результаты могут послужить злодеям! Постараемся, сколько это вообще возможно, не дать использовать свои работы в антигуманных целях.

Вайскопф взял себя в руки. Он, возможно, сгущает краски. Из Германии бежали его друзья, они теперь бедствуют в изгнании, еще хуже тем, кто остался в третьем рейхе...

— Да, от науки нам не отказаться. Но если наступит час, когда наши исследования захотят употребить во зло людям... Кто из нас обнаружит это, пусть предупредит других со всей строгостью и со всей честностью!..

Они разошлись по своим номерам.

...Ни один из них не мог в тот вечер предвидеть, что действительность окажется гораздо грозней, чем ее рисовал Вайскопф. И что уже недалек день, когда Вайскопф, эмигрировавший в Америку, с еще большей тревогой напомнит оттуда Жолио об этом их разговоре. И что Жолио, вступивший по возвращении во Францию в партию социалистов, разочаруется в политике этой партии, одобрившей мюнхенское соглашение с Гитлером.