Флеров почти с испугом разглядывал бывшего директора института. Он видел его на одном из семинаров в Ленинграде. У Лейпунского тогда были темные густые волосы, он их часто приглаживал рукой. Сейчас он был очень небрежно, под машинку острижен.

Лейпунский нахмурился:

— Что вы меня так разглядываете? Идите к Тимошуку.

Тимошук равнодушно выслушал, чем занимался Флеров в Ленинграде, равнодушно сказал, что эти же работы он сможет продолжить и в Харькове. Флеров поинтересовался, будет ли помощь. Тимошук без энтузиазма ответил, что без помощи не обойдется, но о Курчатовской и не мечтать. Размах здесь иной, чем в Ленинграде. Флеров не выдержал:

— О харьковском Физтехе слава как о передовом институте страны! К вам стремились отовсюду, даже из-за рубежа. Почему вы так странно говорите?

Тимошук рассеянно глядел куда-то мимо Флерова. Он немного косил, и от этого казалось, что, разговаривая, глядит в сторону.

— Не странно, а объективно. Наш Физтех уже не тот, что был. И, во всяком случае, не тот, каким собирался быть.

И, понемногу разговорившись, он осветил положение в институте.

Первые трудности начались, когда столицу Украины перенесли в Киев. Надо бы и Физтеху перебазироваться, да не захотели демонтировать громоздкие установки. Харьков, внезапно превращенный в областной центр, не мог больше претендовать на особое положение в республике. К тому же многие видные сотрудники покинули УФТИ...

Флеров начал работу без азарта. Дух бесстрастной старательности, господствовавший в институте, не вдохновлял. Ночи в гремящем, хохочущем общежитии (иногда там происходили и учебные тревоги, тут уж и мертвый мог в испуге вскочить) не приносили отдыха. Флеров вскоре поймал себя на том, что по утрам размеренно шагает на казенную службу, а не бежит нетерпеливо на свидание с экспериментом, как было раньше. И в обеденный перерыв он уже не заскакивал на пять минут в буфет, чтобы перехватить чего-нибудь и мчаться обратно в лабораторию, а чинно высиживал весь отведенный на еду час. Он ужасался: он превращался из энтузиаста в службиста.

Он написал отчаянное письмо в Ленинград — просился обратно. Ему была нужна не просто наука, ее здесь хватало, а прежний дух научного горения. Он хотел, чтобы после работы до трех часов ночи ему с одобрением говорили: «Молодец! Иди, отдыхай до утра!» Он просился в трудности, не на легкую жизнь. Он хотел возвратиться к Курчатову.

Через несколько дней Флерова вызвал Лейпунский:

— Мне сегодня позвонил Курчатов. И попросил: «Саша, отпусти моего дипломанта!» Я вас отпускаю, Флеров.

В этот же вечер Флеров умчался в Ленинград.

Глава третья

КТО БУДЕТ ПЕРВЫМ?

1

До института было недалеко, время — раннее, а Курчатов торопился так, словно боялся недопустимо опоздать — комья сыроватого снега звучно отлетали от калош.

Февраль в этом году был капризным. С Финского залива нагнетало воду, лед на Неве вспучивался и ломался. Вдруг налетали оттепели, снег под ногами чавкал. В автобусе старушка скорбно сказала соседям: «Сегодня зима нехорошая». Марина Дмитриевна, только он встал, пожаловалась: «Голова болит, Игорек, как бы гриппом не заболеть!» Он посоветовал принять кальцекс, говорят, чудодейственное средство, а еще лучше полежать, лежачего болезнь не бьет. У него тоже звенело в ушах, в распухшем носу свербило, судорожный чих не отпускал по минуте — самый раз показать, как болезнь отступает от лежачего. Он торопливо проглотил стакан чаю, закусил двумя таблетками кальцекса, двойным опоясом саженного шарфа укутал шею и умчался. Марина Дмитриевна сделала попытку поставить ему перед уходом градусник. Он удивился: «Какая температура, Мариша? Здоров как бык!» — и поспешил скрыться. Температура, конечно, была, но сегодня было не до температур.