— Пойдем к Алиханову, Боря, — предложил Курчатов.

У Алиханова собрались все циклотронщики Физтеха: строительство своей ускорительной машины, все понимали это, после новых открытий в ядерной физике стало задачей срочной. Проектом руководил Курчатов, на бумаге была создана внушительная установка: полюса электромагнита 1,2 м, вес его 75 тонн, все остальное — под стать гиганту. Этот циклотрон не только стал бы самым крупным в Европе, но и долго оставался бы им — в других европейских странах тоже проектировались и строились циклотроны, но все они были меньше. В свое время Курчатов получил премию за отлично выполненный проект, премию давно успел истратить, а строительство практически не велось. Алиханов, оставив Курчатову проектирование, взял на себя «внешние дела» — добывал фонды на материалы, финансы, размещал заказы по предприятиям. Настойчивый и энергичный, он отлично завязывал контакты с нужными людьми, но его подводила природная «южная» вспыльчивость — он быстро выходил из себя, когда наталкивался на препятствие, которое сразу не преодолеть. Сейчас, раздраженный донельзя, он описывал собравшимся, какой неудачный вышел у него разговор с главным инженером «Электросилы» Дмитрием Ефремовым.

Циклотронщики Физтеха слушали Алиханова, не прерывая, — ему надо было выговориться, без этого он бы не успокоился. Худой, по спортивному гибкий Леонид Неменов сидел на стуле с ногами — обхватил колени руками, опер о них подбородок, он любил необычные позы. Сосредоточенный Венедикт Джелепов сочувственно кивал головой в ответ на гневные излияния Алиханова. Яков Хургин стоял у окна, напевая про себя серенаду Шуберта, голоса у него почти не было, но отличный слух помогал точно воспроизводить мелодию — он всегда что-нибудь тихо пел, особенно когда волновался, к этому уже привыкли.

— Нет, ты понимаешь, Игорь! — раздраженно закричал Алиханов, когда братья вошли. — Удивляюсь, как я удержался от скандала! Я ему вежливо говорю, что надо совести не иметь, чтобы так задерживать чертежи магнита. Он ответил, что совесть у них не в дефиците, зато чертежников нехватка. И вообще, сказал он, масса неясного, до рабочих чертежей еще далеко.

— Он возражает против изготовления электромагнита? — удивился Курчатов. Дмитрий Васильевич Ефремов славился интересом к сложным электрическим машинам. — Но ведь у него на «Электросиле» шесть лет назад изготовили такой же электромагнит для циклотрона Радиевого института.

— Изготовили! И я ему об этом сказал. А он отвечает: «Вовсе не такой, тот был в два раза меньше, а увеличение в два раза порождает принципиальные новые особенности». В общем, ему неясна конфигурация магнитного поля. А ведь профессор электротехники! Может быть, ему поработать в нашей лаборатории механиком-измерителем для усовершенствования?

Курчатов видел, что нетерпеливому Алиханову трудно столковаться с дотошным главным инженером «Электросилы».

— Сам поеду к Дмитрию Васильевичу, — пообещал Курчатов. — И вы со мной, Яков Львович, у вас природный дар прояснять неясности.

Хургин, прервав напевное бормотанье, поспешно заверил, что прочтет электросиловским инженерам такую лекцию, после которой никаких вопросов не зададут. Курчатов не сомневался, что так и будет. Хургин появился в Физтехе лет пять назад и, отличный физик, быстро выделился незаурядными математическими способностями. В прошлом году он защитил диссертацию по теории циклотрона: разработал свои оригинальные методы расчета циклических ускорительных аппаратов. Мысовскому, уже после пуска своего циклотрона, профессор Дональд Куксей, помощник создателя этих машин Лоуренса, прислал 15 листов расчетов и чертежей — и оказалось, что Хургин, идя своим путем, пришел к тем же результатам.