— Скоро будем выкладывать урановый шар! Вы молодец, Таня! — одобрил Флеров. Она чихнула — порошок окиси урана забирался в нос и горло. Он бросил взгляд на ее почерневшие веки, на щеки, как бы тронутые густым загаром. — Танечка, у вас вид, словно вы от модной косметички! — сказал он и побежал к Русинову.

Русинов анализировал результаты вчерашних экспериментов. Он махнул рукой — не отвлекай! Флеров поспешил в Радиевый институт.

9

Костя возился с ионизационной камерой. Камера, стандартная, на два пластинчатых электрода, была обычной чувствительности. Обычная чувствительность перестала удовлетворять. Тонкий эксперимент предъявил свои требования. Курчатов посоветовал усилить чувствительность камеры хотя бы раза в три. Они увеличили площадь пластин в два раза, но прибор получился такой громоздкий, что и повышенная чувствительность не радовала. Петржак с досадой бросил на стол пластинку.

— Тебя никакая ослепительная идея не полоснула? Может быть, ночью что приснилось? Я читал, что великие идеи являются во сне. Такие, знаешь, деловые сновидения.

У Флерова сны сегодня были бездельные. Что-то развлекательное без выхода в практику. Он рассеянно взял со стола конденсатор переменной емкости и стал крутить его. Одна группа параллельных пластин то входила в пазы другой такой же группы, то выходила, повинуясь движению рычажка. Что-то в этом было интересное. Флеров крутил рычажок все быстрей.

— Хоть бы сотни три квадратных сантиметров было площади на пластинах, — со вздохом сказал Петржак. — Утопия. Камера размером с чемодан! Чего ты всматриваешься в конденсатор?

— Есть! — воскликнул Флеров. — И не триста сантиметров, а добрая тысяча.

И он с торжеством объявил, что камеру нужно делать по типу многослойного конденсатора. Вот как этот приборчик — батарея одноименно заряженных пластин в пазах другой батареи, заряженной противоположно. Десяток таких пластин в одной батарее — общая площадь увеличена ровно в десять раз. А если в пятнадцать? А если?..

Петржак поспешно поднял руку:

— Остановись, Юра! Пятнадцать — в самый раз!

Они набросали схему. На бумаге получалось превосходно. Многослойный конденсатор из пятнадцати пластин давал общую площадь в 1000 квадратных сантиметров, чувствительность в такой камере должна быть в 30–40 раз больше, чем в опытах Фриша в Копенгагене. Флеров захотел посоветоваться с Курчатовым. Курчатов одобрил идею многослойной камеры. Петржак стал мастерить пробную пластину, он макал кисть в урановый лак — та же изготовленная Борисом Курчатовым окись урана, смешанная со спиртовым раствором шеллака, — наносил на листик тонкий слой и, полюбовавшись на изделие своих рук, отправлял пластинку в сушильный шкаф.

— Проспиртуемся, доложу тебе, Юра! — Он с удовольствием втянул густой запах. — Водка на уране мощней знаменитой запорожской калгановки. Не запатентуем, а? Ух, пахнет святым духом!

Флеров с восхищением следил за работой товарища. Было тонкое изящество в каждом его движении — и в том, как осторожно и крепко он хватал кисточку, как неторопливо макал ее в лак, неизменно на одну глубину и захватывая неизменно одно и то же количество пасты, как затем густо пригнанным, одинаковым слоем покрывал пастой лист.

— Костя, ты художник! — объявил Флеров.

— Правильно, художник! Имею диплом мастера по росписи фарфора. На заводе в Малой Вишере такие вазы разрисовывал! И знаешь куда? На экспорт! Заказы из Персии, из Афганистана, там хорошую вазу ценят! А зарабатывал! Сто шестьдесят рублей червонцами, это на наши сегодняшние дензнаки тысячи полторы. Эх, жизнь была! — Он полюбовался законченным листочком и отнес его в сушильный шкаф.