Он ненавидел твоего деда, Энн, и в то же время знал, как много для них с отцом значил Голд Краун.
— Слишком много, — снова вздохнула Энн. — Нет, как хотите, а все-таки этот дом — анахронизм. Как бы он ни был красив, но одной семье жить в жилище таких размеров… Ох, и почему дедушка не послушал меня и не завещал его на благотворительные цели? Неужели он не мог?
— Значит, тебя не волнует, что случится с имением? Тебе не жалко, что Патрик унаследует его, а затем уничтожит? Подумай только — уничтожит сотни лет нашей истории!
— Конечно, мне жалко! — раздраженно воскликнула Энн. — Но что я могу поделать? Вы же не хуже меня знаете условия дедовского завещания. В случае, если ни один из сыновей не переживет его, то после смерти старейшины рода дом и поместье отходят к ближайшему кровному родственнику, который должен состоять в браке либо обязан вступить в брак в течение трех месяцев, с тем чтобы произвести наследника. Он составил этот документ давным-давно, еще когда только умер дядя Рон, и, если бы папа…
Тут она умолкла, потому что ее начали душить слезы. Она все никак не могла смириться со смертью отца, неожиданной и нелепой. Он скончался внезапно, от сердечного приступа. А через несколько недель, так и не придя в сознание, умер и находившийся в состоянии комы дед.
— Патрик удовлетворяет всем этим условиям, — проговорила она наконец, — значит, он и унаследует поместье.
— Да пойми, Энн, ты ближайшая кровная родственница своего деда, — перебил ее Уолт.
— Да, но я не состою в браке. И не собираюсь вступать, во всяком случае, в ближайшие три месяца, — холодно ответила она.
— Ты могла бы, — медленно произнес адвокат, — заключить фиктивный брак с целью соблюдения условий завещания. Этот брак можно было бы потом расторгнуть.
— Фиктивный брак? — Энн непонимающе уставилась на него.
Звучит как фраза из романа, подумала она. Может, в книгах это и выглядит очень интригующе, Но совершенно неправдоподобно в реальной жизни.
— Нет-нет. — Энн решительно затрясла головой, и густые темные кудри запрыгали по плечам.
Она раздраженно откинула их с лица. Не волосы, а наказание, непослушная копна, живут, будто сами по себе. Моя цыганочка — так часто любовно называл ее дед. Но сколько бы она ни пыталась обуздать эту гриву, та всегда восставала против насилия. Едва Энн покидала парикмахерскую, волосы снова закручивались в черные пружинки. И в конце концов Энн махнула на них рукой.
— Об этом не может быть и речи, — продолжала она. — Кроме того, для брака — даже фиктивного — нужны двое, а я не могу и представить, кого бы выбрала.
— Зато я могу, — вкрадчиво отозвался Уолт.
Энни медленно перевела взгляд с резной деревянной лестницы работы мастера XVII века на лицо юриста и подозрительно воззрилась на него.
— Кого же? — замерев, спросила она.
— Рейта Уолстера.
Энн так и села на ступеньку.
— Ну уж нет! — твердо заявила она. — Ни за что!
— Он — идеальная кандидатура! — будто не слыша ее, воодушевленно рассуждал адвокат. — И, главное, он никогда не скрывал, что ему очень хотелось бы иметь этот дом.
— Да уж, это верно, — сухо согласилась Энни, вспомнив, как Рейт забрасывал дедушку просьбами, чуть ли не требованиями продать ему Голд Краун. — Если Уолстеру он так уж нужен, то почему бы не убедить Патрика продать дом ему? — заметила она.
Брови Уолта изумленно поползли вверх.
— Что ты, Энн? Вспомни, Пат ненавидит Рея почти так же, как некогда — твоего дедушку. |