Утром он проснулся довольно поздно, видимо, сказывалась психологическая напряженность последних дней. Взглянув на часы, он ужаснулся, времени было в обрез на то, чтобы наскоро собраться, схватить документы и домчаться до больницы. Взглянув на папку с бумагами, которую требовалось передать Прутко, Коля решил, что ещё успеет заскочить домой, и вышел из квартиры.

К больнице он успел только-только. Сотрудники, внимательно изучив разрешение на встречу, скрупулёзно сверились с какими-то данными в компьютере, заставили расписаться в каком-то журнале и произвели довольно-таки тщательный обыск, изъяв все колюще-режущие предметы, включая ключи от квартиры и машины.

— Но если её угонят? — воззрился на них Коля.

— Порядок такой, — сухо ответил один из сотрудников. — И вы не беспокойтесь, стоянка охраняется.

Коля ожидал, что его, как в фильмах про тюрьму, введут в какое-то закрытое помещение, но его провели в просторный, светлый зал со столиками и кушетками, некоторые из которых были уже заняты посетителями и больными. Долго ждать не пришлось, одна из дверей открылась, и в сопровождении санитара вошёл Кирилл. При виде Коли его глаза нервно забегали: он то озирался на отошедшего в сторону санитара, то зыркал по сторонам, словно ища того, кто за ними наблюдает.

— Каким же идиотом я был, что не поверил вам тогда, — плюхнувшись рядом, без предисловий затараторил Кирилл. — Сейчас бы не вляпался. А вы молодцы. Вовремя замолчали. И правильно сделали. Иначе давно бы здесь время коротали, — он окинул взглядом окружающую обстановку.

— Ты о чём? — не сразу понял Коля.

— Юля… тьфу, прости — Коля, это же я — Прутко! — ещё сильней косясь по сторонам, выпалил Кирилл.

— Что? — у Коли внутри всё похолодело от этих слов.

— То!

— Значит, всё, что ты писал о Кирилле, о его вине в смерти наших с Юлей родных — правда?

— Понятия не имею, — растерянно уставился на него больной. — Я ничего не писал.

— Ну да, потому и напечатано всё было, а не от руки написано…

— Коль, что мне делать? — не слушая Колю, тараторил больной, а потом выставил вперёд руки, словно впервые их увидел. — Как жить вот с этим? Это не я! Это не моя жизнь, — он окинул взглядом общий зал психиатрической больницы.

— Я не знаю, — с тяжёлым вздохом ответил Коля. — Может, с твоими ребятами посоветоваться?

— Они тебя не послушают.

— Я уговорю Георгия или Стаса добиться встречи с тобой, и ты объяснишь, — с надеждой взглянул на товарища Коля и ощутил, что его обуревают противоречивые чувства: с одной стороны, хотелось вцепиться ногтями в это подлое лицо, обладатель которого столько лет играл чувствами и жизнями его близких, а с другой, он понимал, что внутри находится ни в чём не повинный человек, пострадавший не меньше его самого.

— И что я им скажу? Они решат, что это всего лишь попытка выпутаться, — отмахнулся больной.

— Наверняка у тебя есть масса воспоминаний, о которых никто, кроме вас, не знает, вот и убедишь их.

— И что дальше? Меня не освободят, а они влипнут, — при этих словах его голос сорвался на крик. — Может, для вас это и норма! Вы себе это простите! А я себе не прощу!

— Но нельзя же всё оставлять — так! — пытаясь перекричать друга, воскликнул Коля и заметил, что к ним направляются два санитара.